И Белинский был прав. Враги начинали уже пони­мать специфику обличительных ударов натуральной школы. В той статье, против которой направлен был «Ответ «Москвитянину», Ю. Самарин в укор натураль­ной школе заметил: «Быт чиновничий, кажется, уже ис­черпан; теперь в моде быт провинциальный, деревен­ский и городской. Лица, в нем действующие, с точки зрения наших нравоописателей, подводятся под два разряда: бьющих и ругающих, битых и ругаемых; по­бои и брань составляют как бы общую основу, на ко­торой бледными красками набрасывается слегка пош­лый узор любовной интриги».

Враждебное замечание Ю. Самарина правильно

Улавливало основную идейную ось натуральной Школы, то есть обличение угнетения, разделяющего население страны на две далеко не равных категории «бьющих и ругающих, битых и ругаемых».

Письмо К. Д. Кавелина к Белинскому, где он писал «о различии натуральной школы от Гоголя», до нас не дошло. Поэтому мы не знаем пункты, вызвавшие столь определенное согласие Белинского. Сколько мож­но судить по ответным замечаниям Белинского в пись­ме к К. Д. Кавелину от 7 декабря 1847 года, речь шла о социальном качестве изображаемых пороков.

С одной стороны, Белинский здесь напоминал Каве­лину цель, какую он имел в виду, когда в «Ответе «Мо­сквитянину» настойчиво разъяснял типичность и рас­пространенность пороков, изображаемых Гоголем. «Что касается до добродетелей Собакевича и Коробочки, Вы опять не поняли моей цели; а я совершенно с Вами со­гласен. У нас все думают, что если кто, сидя в театре, от души гнушается лицами в «Ревизоре», тот уже не имеет ничего общего с ними, и я хотел заметить, с од­ной стороны, что самые лучшие из нас не чужды не­достатков этих чудищ, а с другой, что эти чудища — не людоеды же» XII, 461. Эти разъяснения противостоя­ли стремлениям реакционной и славянофильской крити­ки притупить и отвести гоголевскую сатиру, представив типы Гоголя как не характерное исключение. В этом пока ничего отделяющего Гоголя от натуральной школы нет.

Но вот дальше Белинский прибавляет такое заме­чание: «А Вы правы, что, собственно, в них нет ни поро­ков, ни добродетелей. Вот почему заранее чувствую то­ску при мысли, что мне надо будет писать о Гоголе, может быть, не одну статью, чтобы сказать о нем мое последнее слово: надо будет говорить многое не так, как думаешь. Что между Гоголем и натуральною школою— целая бездна; но все-таки она идет от него, он отец ее, он не только дал ей форму, но и указал на содержание. Последним она воспользовалась не лучше его куда ей в этом бороться с ним, а только сознательнее» XII, 461.