Еще хуже получается, когда корректор начинает править замеченную ошибку без справки в оригинале. Исправления по догадке дают еще худшие искажения. Вот примеры таких искажений, зафиксированных изданиями. В одном месте у До­стоевского говорится „о каторжных годах моей жизни". В одном издании появилась опечатка: вместо „годах"—„домах". Эта опечатка впоследствии была исправлена без справки с первоисточником, просто по догадке: „о каторжных днях моей жизни". В другом месте („Скверный анекдот") было: „выпить чашу жолчи и оцта". При перепечатке славянское „оцта" („уксуса", — цитата из евангелия Матф., гл. 27, ст. 34), непонятое наборщиком, превратилось в бессмысленное „потата". В дальнейших изданиях читаем: „выпить чашу жолчи и поташа". Подобных примеров в ежедневной нашей практике — сотни.

Практическое правило, которое можно отсюда извлечь, до­вольно скудно: необходимо сверять корректуру с оригиналом, причем лучше считывать вдвоем. Но, с другой стороны, учитывая эту корректорскую практику, мы получаем некоторые основания к критике текста.

Ошибки, пропущенные корректором, являются его пассивными ошибками; но есть целый класс ошибок, происходящих от некомпетентной корректуры и вызываемых активным вме­шательством корректора в дело автора.

Теоретически корректор должен заботиться лишь о полной тождественности оригинала с набором. Всё, что вызывает у корректора сомнения, должно быть отмечено как в оригинале, так и в корректуре, и предоставлено на усмотрение автора или редактора. Исправляется лишь очевидное. Вот в этом последнем и заключается лазейка для всяких неожиданных „исправлений". Очень часто корректор усматривает ошибку там, где на самом деле есть или непонятное для него место, или уклонение от общелитературной нормы.