Ведь если Пушкин и отбросил этот конец „по интимности", то эта интимность помешала ему его доработать. Кроме того, еще неизвестно, насколько основательна эта догадка об „интим­ности" как решающем поводе. Быть может, здесь играли роль и мотивы чисто эстетические: придание стихотворению боль­шей сжатости, выразительности и общности путем устранения перечня личных воспоминаний.

Меж тем искаженным оказалось значительнейшее стихотво­рение Пушкина, которому посвящались специальные исследо­вания (Сумцов, Л. В. Щерба). Эта ошибка, вводящая в за­блуждение науку, совершена постепенно, без чьей-либо осо­бенной вины. Анненков ведь никогда не предполагал свою компановку соединять с законченным текстом Пушкина, Ефре­мов не совсем точно понял Анненкова и не знал, в каком виде эти стихи находятся в тетрадях Пушкина: простой взгляд на совершенно исчерканный черновик остановил бы его.

Во всяком случае ясно, что при существующих условиях редактор обязан сам обращаться ко всем первоисточникам и никогда не полагаться на чужую обработку этого источника. На основании такого же доверия непонятым указаниям Анненкова, Ефремов совершенно неправильно восстановил в „Домике в Коломне" ряд пропущенных Пушкиным строф первоначальной (во многих частях черновой) редакции авто­графа (см. об этом подробнее в комментарии М. Л. Гофмана к изданному им тексту „Домика в Коломне"; ср. мои поправки к комментарию в сборнике „Литературная Мысль", вып. I). Также во многих изданиях испорчен вставками из черновиков „Евгений Онегин" (см. об этом исследование М. Л. Гофмана „Пропущенные строфы Евгения Онегина", „Пушкин и его со­временники", вып. ХХХШ—XXXV, 1922).

Таково положение вопроса ц случае, когда мы имеем воз­можность изучать первоисточники, дающие историю текста. Однако не всегда первоисточники бывают доступны. Некото­рые произведения дошли до нас лишь в неавторизованных копиях или в списках, действительное положение которых в истории текста неизвестно. Так обстоит по большей части с произведениями, которые в свое время не могли появиться в печати. Для Пушкина таково положение с „Гавриилиадой" и политическими эпиграммами. Долгое время, пока не выяс­нилась история текста, так представлялось дело с „Горем от ума" Грибоедова и „Демоном" Лермонтова.