Германская война и разные там окопчики -- все это теперь, граждане, нанас сказывается. Все мы через это нездоровые и больные. У кого нервырасшатаны, у кого брюхо как-нибудь сводит, у кого сердце не так аритмичнобьется, как это хотелось бы. Все это результаты.На свое здоровье, конечно, пожаловаться я не могу. Здоров. И жруничего. И сон невредный. Однако каждую минуту остерегаюсь, что эти окопчикии на мне скажутся.Тоже вот, не очень давно, встал я с постели. И надеваю, как сейчаспомню, сапог. А супруга мне говорит:
-- Что-то, говорит, ты, Ваня, сегодня с лица будто такой серый. Нездоровый, говорит, такой у тебя цвет бордо.
Поглядел я в зеркало. Действительно -- цвет лица отчаянный бордо, и морда кирпича просит. Вот те, думаю, клюква! Сказываются окопчики. Может, у меня сердце или
там еще какой-нибудь орган не так хорошо бьется. Оттого, может, я и серею. Пощупал пульс -- тихо, но работает. Однако какие-то боли изнутри пошли. И ноет что-то.
Грустный такой я оделся и, не покушав чаю, вышел на работу. Вышел на работу. Думаю -- ежели какой черт скажет мне насчет моего вида или цвета лица -- схожу обязательно к доктору. Мало ли -- живет, живет человек и вдруг хлоп -- помирает. Сколько угодно. Без пяти одиннадцать, как сейчас помню, подходит до меня старший мастер
Житков и говорит:
--Иван Федорович, голубчик, да что с тобой? Вид, говорит, у тебя сегодня чересчур отчаянный. Нездоровый, говорит, у тебя, землистый вид.
Эти слова будто мне по сердцу полоснули. Пошатнулось, думаю, мать честная, здоровье. Допрыгался, думаю. И снова стало ныть у меня внутри, мутить. Еле, знаете, до дому дополз. Хотел даже скорую помощь вызвать. Дополз до дому. Свалился на постель. Лежу. Жена ревет, горюет. Соседи приходят, охают:
-- Ну, говорят, и видок у тебя, Иван Федорович. Ничего не скажешь. Не личность, а форменное бордо.
Эти слова еще больше меня растравляют. Лежу плошкой и спать не могу. Утром встаю разбитый, как сукин сын. И велю поскорей врача пригласить. Приходит коммунальный врач и говорит: симуляция Чуть я за эти самые слова врача не побил.
-- Я, говорю, покажу, какая симуляция. Я, говорю, сейчас, может быть, разорюсь на трояк и к самому профессору сяду и поеду.
Стал я собираться к профессору. Надел чистое белье Стал бриться. Провел бритвой по щеке, мыло стер -- гляжу -- щека белая, здоровая, и румянец на ней играет. Стал поскорей физию тряпочкой тереть, гляжу -- начисто сходит серый цвет бордо.
Жена приходит, говорит:
-- Да ты небось, Ваня, неделю рожу не полоскал?
Я говорю:
-- Неделю, этого быть не может, -- тоже хватила, дура какая. Но, говорю, дня четыре, это, пожалуй, действительно верно.
А главное, на кухне у нас холодно и неуютно. Прямо мыться вот как неохота. А когда стали охать да ахать --тут уж и совсем, знаете ли, не до мытья. Только бы до кровати доползти. Сию минуту помылся я, побрился, галстук прицепил и пошел свеженький как огурчик, к своему приятелю. И боли сразу будто ослабли. И сердце ничего себе бьется. И здоровье стало прямо выдающееся.
1926