Навигация
News:

На правах рекламы:

https://gruzoperevozki-almaty24.kz Домашний переезд в Алматы.

Рекомендуем

Показать все

Посещаймость
ПЛОХОЙ ОБЫЧАЙ
В феврале я, братцы мои, заболел.
Лег в городскую больницу. И вот лежу, знаете  ли, в городской больнице,
лечусь и душой отдыхаю.  А кругом тишь  и  гладь и  божья благодать.  Кругом
чистота и порядок, даже лежать неловко. А захочешь плюнуть -- плевательница.
Сесть захочешь -- стул  имеется,  захочешь  сморкнуться -- сморкайся на
здоровье в руку,  а  чтоб  в простыню --  ни боже мой, в простыню нипочем не
позволяют. Порядка, говорят, такого нет.
Ну и смиряешься.
И нельзя не смириться. Такая вокруг забота, такая ласка, что лучше и не
придумать. Лежит, представьте себе, какой-----нибудь паршивенький чсловек, а
ему и обед волокут, и кровать убирают,  и  градусники под  мышку ставят,  и
клистиры собственноручно пихают, и даже интересуются здоровьем.
И кто интересуется? Важные, передовые люди -- врачи, доктора, сестрички
милосердия и опять же фельдшер Иван Иванович.
И такую  я  благодарность почувствовал ко  всему  этому персоналу, что
решил принести материальную благодарность.
Всем, думаю, не дашь -- потрохов не хватит. Дам, думаю,  одному. А кому
-- стал присматриваться,
И вижу: некому  больше дать, иначе  как  фельдшеру  Ивану  Ивановичу.
Мужчина,вижу, крупный и представительный и больше всех старается и даже  из
кожи вон лезет.
Ладно, думаю, дам ему.  И стал  обдумывать, как  ему всунуть,  чтоб  и
достоинство его не оскорбить, и чтоб не получить за это в рожу.
Случай скоро представился.
Подходит фельдшер к моей кровати. Здоровкается.
-- Здравствуйте, говорит, как здоровье? Был ли стул?
Эге, думаю, клюнуло.
-- Как же, говорю, был стул, да кто-----то из больных унес. А ежели вам
присесть охота -- присаживайтесь в ноги на кровать. Потолкуем.
Присел фельдшер на кровать и сидит.
-- Ну, -- говорю ему, -- как вообще, что пишут, велики ли заработки?
-- Заработки, говорит, не велики, но  которые интеллигентные больные  и
хотя бы при смерти, норовят непременно в руку сунуть.
-- Изволите, говорю, хотя пока и не при смерти, но дать не отказываюсь.
И даже давно про это мечтаю.
Вынимаю  деньги  и даю.  А он этак  любезно  принял  и сделал  реверанс
ручкой.
А на другой день все и началось.
Лежал я очень даже спокойно  и хорошо, и никто меня не тревожил до этих
пор, а  теперь фельдшер Иван  Иванович словно ошалел  от моей  материальной
благодарности.
За день раз  десять  или пятнадцать припрется он  к моей  кровати. То,
знаете ли, подушечки  поправит,  то  в ванну поволокет, то клизму предложит
поставить. Одними градусниками замучил он  меня, сукин  кот. Раньше за сутки
градусник или  два поставит -- только  и  всего.  А теперь  раз  пятнадцать.
Раньше ванна была прохладная и  мне  нравилась, а теперь  набуровит  горячей
воды -- хоть караул кричи.
Я уже и этак, и так -- никак. Я ему, подлецу, деньги еще сую -- отстань
только, сделай милость, он еще пуще в раж входит и старается.
Неделя прошла -- вижу, не могу больше.
Запарился я, фунтов пятнадцать потерял, похудел и аппетита лишился.
А фельдшер все старается.
А раз он, бродяга, чуть даже меня в кипятке не сварил. Ей--богу.  Такую
ванну, подлец, сделал -- у меня аж мозоль на ноге лопнула и кожа сошла.
Я ему говорю:
-- Ты что же, говорю, мерзавец,  людей в кипятке  варишь? Не будет тебе
больше материальной благодарности.
А он говорит:
-- Не  будет  --  не  надо.  Подыхайте,  говорит,  без  помощи  научных
сотрудников.
И вышел.
А теперича  снова  идет все  попрежнему: градусники  ставят  один  раз,
клизму по мере надобности. И ванна снова  прохладная, и никто меня больше не
тревожит.
Не зря борьба с чаевыми происходит. Ох, братцы, не зря!
1924
В феврале я, братцы мои, заболел.
Лег в городскую больницу. И вот лежу, знаете  ли, в городской больнице, лечусь и душой отдыхаю.  А кругом тишь  и  гладь и  божья благодать.  Кругом чистота и порядок, даже лежать неловко. А захочешь плюнуть -- плевательница. Сесть захочешь -- стул  имеется,  захочешь  сморкнуться -- сморкайся на здоровье в руку,  а  чтоб  в простыню --  ни боже мой, в простыню нипочем не позволяют. Порядка, говорят, такого нет.
Ну и смиряешься.
И нельзя не смириться. Такая вокруг забота, такая ласка, что лучше и не придумать. Лежит, представьте себе, какой-----нибудь паршивенький человек, а ему и обед волокут, и кровать убирают,  и  градусники под  мышку ставят,  и клистиры собственноручно пихают, и даже интересуются здоровьем. И кто интересуется? Важные, передовые люди -- врачи, доктора, сестрички милосердия и опять же фельдшер Иван Иванович.
И такую  я  благодарность почувствовал ко  всему  этому персоналу, что решил принести материальную благодарность.
Всем, думаю, не дашь -- потрохов не хватит. Дам, думаю,  одному. А кому -- стал присматриваться, И вижу: некому  больше дать, иначе  как  фельдшеру  Ивану  Ивановичу.
Мужчина,вижу, крупный и представительный и больше всех старается и даже  из кожи вон лезет.
Ладно, думаю, дам ему.  И стал  обдумывать, как  ему всунуть,  чтоб  и достоинство его не оскорбить, и чтоб не получить за это в рожу.
Случай скоро представился.
Подходит фельдшер к моей кровати. Здоровкается.
-- Здравствуйте, говорит, как здоровье? Был ли стул? Эге, думаю, клюнуло.
-- Как же, говорю, был стул, да кто-----то из больных унес. А ежели вам присесть охота -- присаживайтесь в ноги на кровать. Потолкуем.
Присел фельдшер на кровать и сидит.
-- Ну, -- говорю ему, -- как вообще, что пишут, велики ли заработки?
-- Заработки, говорит, не велики, но  которые интеллигентные больные  и хотя бы при смерти, норовят непременно в руку сунуть.
-- Изволите, говорю, хотя пока и не при смерти, но дать не отказываюсь.
И даже давно про это мечтаю.
Вынимаю  деньги  и даю.  А он этак  любезно  принял  и сделал  реверанс ручкой. А на другой день все и началось. Лежал я очень даже спокойно  и хорошо, и никто меня не тревожил до этих пор, а  теперь фельдшер Иван  Иванович словно ошалел  от моей  материальной благодарности.
За день раз  десять  или пятнадцать припрется он  к моей  кровати. То, знаете ли, подушечки  поправит,  то  в ванну поволокет, то клизму предложит поставить. Одними градусниками замучил он  меня, сукин  кот. Раньше за сутки градусник или  два поставит -- только  и  всего.  А теперь  раз  пятнадцать. Раньше ванна была прохладная и  мне  нравилась, а теперь  набуровит  горячей воды -- хоть караул кричи. Я уже и этак, и так -- никак. Я ему, подлецу, деньги еще сую -- отстань только, сделай милость, он еще пуще в раж входит и старается.
Неделя прошла -- вижу, не могу больше. Запарился я, фунтов пятнадцать потерял, похудел и аппетита лишился. А фельдшер все старается. А раз он, бродяга, чуть даже меня в кипятке не сварил. Ей--богу.  Такую ванну, подлец, сделал -- у меня аж мозоль на ноге лопнула и кожа сошла. Я ему говорю:
-- Ты что же, говорю, мерзавец,  людей в кипятке  варишь? Не будет тебе больше материальной благодарности.
А он говорит:
-- Не  будет  --  не  надо.  Подыхайте,  говорит,  без  помощи  научных сотрудников.
И вышел.
А теперича  снова  идет все  попрежнему: градусники  ставят  один  раз, клизму по мере надобности. И ванна снова  прохладная, и никто меня больше не тревожит. Не зря борьба с чаевыми происходит. Ох, братцы, не зря!
1924