Этим примером внутренней объединенности внешне разрозненных, мозаично наложенных диалогических клочков мы здесь ограничимся. Тот же принцип распро­страняется на все акты, это нетрудно заметить, развер­нув текст пьесы.

Но пестрота диалогической ткани «Вишневого сада» состоит не только в этом. Темы рвутся и перебиваются и внутри уже завязанных и объединенных бесед. Когда уже лица сошлись вместе и, по-видимому, ведут общий разговор, каждый остается предоставленным потоку своих ассоциаций, у каждого сознание захвачено проис­ходящим и общим только наполовину, и сквозь это об­щее, разламывая его, непрерывно сквозят и прорывают­ся у каждого какие-то свои повороты мыслей.

Отметим прежде всего ряд высказываний, ни к кому не обращенных. Такие высказывания не рассчитаны на определенного собеседника, оии больше всего обращены внутрь и поэтому построены в тонах лирической меди­тации. Эти высказывания вторгаются в общий разговор совершенно неожиданно, без всякой внешней связи с предшествующими репликами. В первом акте среди об­щего разговора после реплики Вари: «Поглядеть —все ли вещи привезли»,— поставлены слова Раневской: «Неужели это я сижу? Смеется. Мне хочется прыгать, размахивать руками. Закрывает лицо руками. А вдруг я сплю? Видит бог, я люблю родину» и проч. В третьем акте, когда Шарлотта занимает всех фокусами, Ранев­ская вместе с другими аплодирует: «Браво, браво...» И сейчас же сюда вплетено ни к кому не обращенное размышление о своем: «А Леонида все нет. Что он де­лает в городе так долго, не понимаю» и проч.

В том же тоие и без всякой связи с предыдущим ча­сто говорит Фирс о чем-то своем. Например, в III акте ои тоже ждет Гаева, и, конечно, с точки зрения своих «значительных» забот: «Леонида Андреевича еще нет, не приехал. Пальто на нем легкое, демисезон, того и гляди, простудится» и проч. Слова Шарлотты в начале II акта о ее одиночестве тоже ни к кому не обращены, хотя она находится среди других лиц и вступает с ними в разговор.