Имеется в пьесе одни вводный мотив, который явно предназначен к тому, чтобы оттенить и подчеркнуть мысль об относительности, об индивидуальной закры­тости, неразделимости и непобедимой власти субъектив­но переживаемого эмоционального мира. Речь идет о любви Раневской к тому, кого она оставила в Париже. В начале пьесы Раневская решительно отказывается от всякого напоминания о нем рвет телеграммы, получен­ные от него. В III акте этот мотив вновь всплы­вает и на этот раз в совершенно ясном тематическом применении. В городе происходят торги, которые долж­ны решить судьбу усадьбы. Раневская страдает. На при­зыв Раневской о поддержке Трофимов отвечает ей рас­судительной идейно-оправданной репликой: «Продано ли сегодня имение, или не продано — не все ли равно? С ним давно уже покончено, нет поворота назад, зарос­ла дорожка...» Раневская отвечает лирическим выраже­нием неудержимого страдания, которого опять Трофи­мов разделить не может: «Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с са­дом. Обнимает Трофимова, целует его в лоб. Ведь мой сын утонул здесь... Плачет. Пожалейте меня, хо­роший, добрый человек».

Сейчас же после этого происходит сцена с поднятой Трофимовым телеграммой из Парижа. Раневская при­знается, что она не может справиться со своим чувст­вом к человеку в Париже: «Я люблю его, это ясно... Люблю, люблю. Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не мо­гу...» Трофимов, явно не понимая чувств Раневской, по - своему волнуясь, отвечает опять рассудительными сло­вами: «Ведь он обобрал вас... Ведь он негодяй...» и проч. Тогда Раневская сердится и говорит Трофимову резко­сти: «...в ваши годы надо понимать тех, кто любит. И надо самому любить... И у вас нет чистоты, а вы про­сто чистюлька, смешной чудак, урод... Вы не выше люб­ви, а просто, как вот говорит наш Фирс, вы недотепа...»