Один за другим проходят в его изображении царские фавориты и вельможи. Вот, к примеру, Иоанн Путцийский, ведавший налоговым обложением при Иоанне II и его сыне Мануиле I. Человек патологической ска­редности, он продавал на базаре то, что давали ему как взятку. Бывало, смеется Хониат, приносили в «дар» ред­костную рыбину, а Иоанн отправлял ее на продажу. Дру­гой взяточник покупал ее, и морское чудо снова попа­дало на стол всесильного чиновника и снова оказывалось на базарных лотках — и так до трех раз! Как-то Иоанн стал жертвой насмешников, которые подложили на его пути пустячный предмет — железную подкову. Главный податной сборщик сам кинулся ее подбирать, но подкова была только что из горна, и скряга обжег себе руки.

Пожалуй, только одно общественное сословие вызы­вает какую-то симпатию Хониата. Это аристократия. Благородное происхождение увязывается в его сознании с активностью, с боевым мужеством. Правда, похвалы знати непоследовательны и спорадичны, они сменяются насмешками над царской родней, украшавшей себя пыш­ными прическами и золотыми ожерельями, но незнако­мой с боевым сигналом, и все-таки именно к этому слою принадлежат те редкие люди, к которым писатель отно­сится сочувственно. Не на купцов и монахов, не на по­датных сборщиков и судейских, а на высшую военную знать Византии, военачальников из Кондостефанов, Палеологов, Кантакузинов или Ватацов возлагает известные надежды Хониат.

Помимо благородного происхождения и воинской до­блести историк высоко ценит также образованность (осо­бенно философию — как высшую ступень образования), ораторское искусство, общительность, телесную красоту. К этим светским достоинствам, необходимым византий­скому аристократу, он присоединяет еще и некоторые хри­стианские добродетели — такие, как сострадание и щед­рость.

В соответствии с этим аристократические порядки за­падного феодального мира явным образом привлекали Хониата, хотя, казалось бы, он должен был ненавидеть Запад, ибо пережил третий и четвертый крестовые по­ходы (он пишет также и о втором— 1147 г.— но, разу­меется, не по своим наблюдениям), взятие Солуни нор­маннами, был свидетелем постоянных конфликтов с италь­янскими купцами, норманнскими правителями, германски­ми государями. Разумеется, то, что можно было бы назвать его «западничеством», объясняется, как мы уви­дим, не только его социальными симпатиями, но и редкой для средневековья широтой взглядов.

Достаточно сопоставить описание второго крестового похода у Хониата и у старшего его современника, со­ратника Мануила I Иоанна Кипнама. Вывод Киннама однозначен: крестоносцы виноваты во всех недоразуме­ниях, а отношение к ним византийского правительства абсолютно оправданно и справедливо.