Оценка Раневской в пьесе осложнена указаниями на ее беспечность, практическую непредусмотрительность, которая тяжело отражается не только иа ее личной судьбе, но ложится большим бременем на всех близких ей людей. Она «сорит деньгами», не понимая их источ­ников, по давней безотчетной крепостнической привычке жить на чужой счет. Она иногда сознает, что ее беспеч­ность печально отзывается иа благополучии живых лю­дей: «Бедная моя Варя из экономии кормит всех молоч­ным супом, на кухне старикам дают один горох, а я трачу как-то бессмысленно...» Но привычка оказывает­ся сильнее ее, и она не видит, как ее доброта объектив­но превращается в свою противоположность. Прямое значение в этом отношении получают слова Трофимова: «Владеть живыми душами — ведь это переродило всех вас,— говорит он Ане,— живших раньше и теперь жи­вущих, так что ваша мать, вы, дядя, уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, за счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней».

В результате возвышенные качества Раневской, ее от­зывчивость и сердечность в данной обстановке оказывают­ся примененными лишь случайно, лишь к узкому кругу лиц, с которыми она соприкасается лицом к лицу. И жизнь вокруг Раневской, несмотря на ее субъективно добрые склонности, остается серой, нечистой и несправедливой.

С точки зрения противоречий между субъективными намерениями и объективными последствиями дается оценка деятельности и всей личности Лопахина.

В стремлениях Лопахина есть своя принципиальная сторона. Его внутренний пафос соединен не только с чувством личного возвышения. Лопахин понимает, что жизнь, какая теперь имеется, это — жизнь «нескладная», «несчастливая», и он по-своему думает содействовать ее исправлению. В этом отношении у Лопахина, по срав­нению с Раневской, имеется даже некоторое преимуще­ство. Доброта Раневской не выходит за пределы узко­го круга лиц, с которыми она входит в непосредствен­ное общение. Такая доброта в других проявлениях имеется н у Лопахина его отношение к Раневской, к Трофимову, к Пищику н др., но к этому у Лопахина в какой-то мере присоединяется и кругозор общественного характера. Субъективно свою деятельность Лопахин це­нит не только как способ личного обогащения, а как путь к построению новой жизни общества. В частности, ему представляется, что дачи, о построении которых он мечтает, послужат каким-то отправным началом для создания уголка нового и уже общественного благопо­лучия. «До сих пор,—говорит он,— в деревне были толь­ко господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И, можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, н тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскош­ным...» И в момент наибольшего патетического подъема Лопахин опять повторяет: «Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь...»