Нравы и понятия, узаконенные привычкой и обы­чаем, Островский проверял естественными духовными запросами личности. Жизненное столкновение здоровых запросов личности с угнетающей обстановкой грубости, пошлости, дикости, обмана и корысти стало у Остров­ского основой драматического конфликта почти всех его пьес.

В конце 1863 года М. Е. Салтыков-Щедрин в отзыве о «Горькой судьбине» Писемского сущность наиболее правдивого сложения драматического положения как оно ему представлялось определил так: «Что, в сущ­ности, может составлять содержание драмы вообще? Это содержание может составлять исключительно про­тест, протест, быть может, и не формулирующийся опре­деленным образом, но явственно выдающийся из самого положения вещей, из того невыносимого противоречия, в котором находится действие или требование, послу­жившее для драмы основой, с его обстановкою. Есть требования и действия, которые сами по себе не идут в разрез ни указаниям здравого рассудка, ни общим законам человеческой природы, но которые тем не ме­нее, вследствие известных условий общественного раз­вития, признаются незаконными. Сила естественная и с точки зрения драматурга разумная, но вследствие разных причин попранная и непризнанная, представля­ется в борьбе с силою искусственною и тоже с точки зрения драматурга неразумною, но, вследствие тех же причин, торжествующею и установившеюся — вот един­ственный материал, из которого может возникнуть дей­ствительное драматическое положение».

В этих формулировках очень точно отражается дра­матургическая сущность пьес Островского в их основном конфликтном строении.

Салтыков-Щедрин считал Островского основополож­ником современной ему обличительной драматургии и предметом подражания всех второстепенных писателей - драматургов его времени. Едва ли можно сомневаться в том, что, определяя тип драматических положений, наиболее соответственный современным ему «условиям