Наличие этих элементов даже в пьесах, наиболее близких к славянофильству, позволило Добролюбову рассматривать их в единой общности со всеми преды­дущими и последующими пьесами Островского. Откло­няя в них утопически неверные тенденции, Добролюбов раскрывал их критическое содержание как выражение общей для Островского темы о столкновении «старших и младших, богатых и бедных, своевольных н безответ­ных» 5, 30.

8

Для Добролюбова творчество Островского оказалось близким по его основной критической направленности. «Современные стремления русской жизни, в самых об­ширных размерах, находят свое выражение в Остров­ском как комике с отрицательной стороны. Рисуя нам в яркой картине ложные отношения, со всеми их послед­ствиями, он чрез то самое служит отголоском стремле­ний, требующих лучшего устройства» 6, 317.

В положительной программе, то есть в том, что Ост­ровским и Добролюбовым предусматривалось как сред­ство устранения обличаемого зла, совпадения между ни­ми не было.

То, что сближало Островского с Белинским, в ос­новном это же было ценным в творчестве Островского и для Добролюбова.

Для Добролюбова важно, что Островский обратил­ся к изображению «обыкновенной» действительности, что «характеры в пьесах Островского совершенно обы­денны и не выдаются ничем особенным, не возвышают­ся над пошлою средой, в которой они поставлены» 5,

21, что «верность действительности, жизненная прав­да — постоянно соблюдаются в произведениях Остров­ского и стоят на первом плане, впереди всяких задач и задних мыслей» 5, 29.

Добролюбов так же, как и Белинский, считал, что зло в жизни, в основном, творится не «злодеями», ие «извергами природы человеческой», а чаще всего людь­ми «обыкновенными» и «даже добродушными» 5,46— 47.

«Обыкновенность» для Добролюбова так же, как и для Белинского, была существенна в том смысле, что она указывала на общность одинаковой практической морали целых масс, а это, в свою очередь, открывало общность социальных причин, образующих одни и те же нравственные представления и привычки.