Этими словами Добролюбов суммирует свое восприя­тие творчества Островского не, только в теоретическом, но и в историческом плане. Сказанное о 40-х годах со­держит в себе напоминание о времени Белинского, ко­гда в литературе впервые стала высказываться мысль, положенная в основу произведений Островского. По об­щему контексту видно, что при этом Добролюбовым име­лась в виду именно мысль об угнетении личности. Тот же контекст указывает, что в развитии именно этой идеи как выражения «естественных стремлений народ­ных» Добролюбов видел центральный и важнейший стержень исторической преемственности между 40-ми го­дами и своим временем. Добролюбов выделяет Остров­ского из ряда других писателей в том отношении, что эта идея никогда нм ие утрачивалась, хотя носила «долю определенности» на время, в период реакции. И, нако­нец, ясно сказано, что именно этою чертою произведения Островского отражают интересы передовой обществен­ности, современной Добролюбову.

Все это позволяет сделать последний вывод.

То, что в творчестве Островского Добролюбовым бы­ло выдвинуто как важнейшая и определяющая черта, то, что позволило Добролюбову на материале произве­дений Островского глубоко осветить угнетение как ко­ренное зло крепостнической русской жизни, то, что в произведениях Островского прозвучало для Добролюбо­ва как «требование права, законности, уважения к чело­веку» 6, 317, — все это Островский мог осуществить благодаря коренному и основоположному воздействию, полученному от идей Белинского.