Учение о зависимости воли исторического деятеля от условий вне личной объективной необходимости, требова­ние включения личной воли в пределы необходимости, перспектива объективной многопричинности событий и связанная с этим зависимость и ограниченность личных возможностей — все это предостерегающе направлялось против произвольного и тщеславного прожектерства, в защиту проницательности и гуманности сдержанного Кутузова.

Образ Кутузова в «Войне и мире» среди историче­ской литературы того времени выступает как глубоко положительное явление. В «Войне и мире» Кутузов впер­вые в последовательном идейном обосновании был показан как великий полководец и как народный герой. В этом смысле в истории изучения и освещения дея­тельности фельдмаршала М. И. Кутузова образ Кутузо­ва в «Войне и мире» для своего времени был большим шагом вперед.

Несколько иной будет оценка образа Кутузова в «Войне и мире», если учесть достижения исторической науки в связи с новыми материалами, которые стали из­вестны в последующее, особенно в советское время. Тогда надо говорить о том, что стратегический гений М. И. Кутузова у Толстого остался недостаточно рас­крытым, что военное руководство Кутузова в отдельных сражениях и в организации всего хода борьбы с наполе­оновскими войсками в «Войне и мире» представлено не­достаточно и проч. Путем сопоставления соответствую­щих страниц романа с работами Г1. А. Жилина, Л. Г. Бес­кровного, Н. М. Коробкова, Н. Ф. Гарнича и других можно было бы показать, насколько полнее, богаче, раз­нообразнее и значительнее была деятельность Кутузова в организации и самом ходе Бородинского сражения, в отходе от Москвы, в Тарутинском маневре, в тарутин­ской подготовке к контрнаступлению, в битве у Мало­ярославца и проч.

Применительно к современному уровню знаний такая критика образа Кутузова в романе «Война и мир» была бы справедливой. Однако и такая критика не оправдала бы той неправды, которая так часто повторяется, когда речь идет о Кутузове, изображенном Толстым.

Признавая всю фактическую неполноту образа Куту­зова и теоретическую ошибочность философско-исторической концепции Толстого, мы все же не можем гово­рить, что Толстой представил Кутузова совсем бездея­тельным, что ои не усмотрел его героического вели­чия, что он сделал Кутузова слишком «обыкновенным» и тем самым принизил его историческое значение, что Толстой в изображении Кутузова не имел целостной системы мыслей и противоречил себе на каждом шагу, что в изображении Кутузова непримиримо сталкива­ются «Толстой-художник» и «Толстой-мыслитель» и проч. Все изложенное в настоящей статье, может быть, послужит устранению таких ошибочных представ­лений.