Добролюбов в особую заслугу Островскому ставит интерес к нравственной стороне дела, «уменье заглянуть в душу человека и изобразить его человеческую сторо­ну, независимо от его официального положения» 6, 132. При таком внутреннем морально-психологическом обосновании на первый план выступала порочность не отдельного поступка, а порочность самих нравственных понятий, которыми вызывался и оправдывался данный поступок. Тем самым открывалась внутренняя логика порока в данных общественных условиях. «Автор ко­медии вводит <нас в самый домашний быт этих людей, раскрывает перед нами их душу, передаст их логику, их взгляд на вещи, и мы невольно убеждаемся, что тут нет ни злодеев, ни извергов, а все люди очень обыкновении, как все люди, и что преступления, поразившие нас, суть вовсе не следствия исключительных натур, по своей сущности наклонных к злодейству, а просто неизбеж­ные результаты тех обстоятельств, посреди которых на­чинается и проходит жизнь людей, обвиняемых нами» 5, 63.

Содержание творчества Островского вполне отвеча­ло такому взгляду. Добролюбов, пользуясь примерами Островского, раскрывал губительное воздействие кре­постнических, собственнических отношений и сообразных им нравственных понятий, показывал, как явное зло вы­ступает с полной убежденностью в своей правоте и как даже самое наивное простодушие соединяется с самы­ми вопиющими нарушениями человеческого достоинства. Слова Добролюбова о морали Вольтова, Юсова и им

Подобных перекликаются со словами Белинского, харак­теризующими моральную логику городничего, Чичико­ва и других гоголевских героев.

Добролюбов учитывал почти полное отсутствие у Островского изображения общественной деятельности людей. Однако он, в условиях полицейско-бюрократического режима, не считал это большой потерей. Неиз­бежная фальшивость общественных выступлений в казенно-бюрократической обстановке, по его мнению, способна была лишь заслонить подлинную правду нрав­ственных и общественных чувств: «Деятельность общест­венная мало затронута в комедиях Островского, и это, без сомнения, потому, что сама гражданская жизнь на­ша, .изобилующая формальностями всякого рода, почти не представляет примеров настоящей деятельности, в которой свободно и широко мог бы выразиться человек. Зато у Островского чрезвычайно полно и рельефно вы­ставлены два рода отношений, к которым человек еще может у нас приложить душу свою,— отношения семей­ные и отношения по имуществу» 5, 30.