В письмах к жене, в объяснение мотивов своих настой­чивых литературных занятий, Чернышевский в эту пору выдвигал преимущественно соображения денежного ха­рактера. Он страдал от мысли, что семья осталась на чу­жих руках, что его жена и дети не могут быть материаль­но обеспечены так, как ему хотелось. Перспектива пере­мещения ближе к России Чернышевского радовала со стороны возможностей получить заработок, па который он надеялся: «Тогда тебе, моя милая, будет удобно жить вместе со мной. Надобно думать также, что тогда мне будут открыты средства зарабатывать деньги и что все неудобства и недостатки, которым так долго подвергала тебя и наших детей моя прежняя беззаботность об обес­печении вам средств к жизни, — что все эти недостатки прекратятся» XIV, 498, ср. еще о том же 497, 499, 500.

Но, конечно, о возможности печататься Чернышев­ский думал не только ради забот о жене и детях. Он, без­условно, надеялся вновь включиться в общественную борьбу. Он знал, что его деятельность нужна родине, и он готовился вновь взять литературное оружие и опять стать вождем в деле подготовки русской революции, в неизбеж­ности которой он был уверен. С этой стороны он даже переживаемую катастрофу в своей личной судьбе скло­нен был рассматривать как могущественное приобрете­ние, увеличивающее силу его революционного авторите­та. Находясь в Тобольской тюрьме в 1864 г., Черны­шевский говорил С. Г. Стахевичу: «Как для журналиста, эта ссылка для меня прямо-таки полезна: она увеличи­вает в публике мою известность». Позднее, в 1871 году Чернышевский о том же писал жене: «А что касается лично до меня, я сам не умею разобрать, согласился ли б я вычеркнуть 113 моей судьбы этот переворот, который повергнул тебя иа целые девять лет в огорчения и ли­шения. За тебя я жалею, что было так. За себя самого совершенно доволен. А думая о других —об этих десят­ках миллионов нищих, я радуюсь тому, что без моей воли и заслуги придано больше прежнего силы и авто­ритетности моему голосу, который зазвучит же когда-нибудь в защиту их» XIV, 504.