В частности, посылка «Отблесков сияния» предназ­началась для конспиративного печатания через А. Н. Пыпина. Об этом говорит написанное II. Г. Черны­шевским на первом листке рукописи «Отблесков» пись­мо к А. Н. Пынину: «Милый Сашенька, целую тебя и всех вас. Благодарю всех за любовь к Оленьке. Это моя посылка. Здесь абсолютная тайна. Пусть будет так и в Петербурге; тогда возможно печатать. Если нельзя пе­чатать по-русски, то надобно перевести на английский и французский на оба лучше и напечатать в Лондоне и в Париже — роман имеет настолько достоинства, что это даст деньги. Продолжение будет через два, три ме­сяца. Это громадный роман, это «Отдел второй. Общий эскиз», и он лишь действительно эскиз, в котором сдела­ны легкие очерки главных контуров тем, которым счет— десятки и десятки и которые — или повести, или сказки волшебные или просто фантастические и целые рома­ны. Это будет «Отдел третий. Фантазия». Главное со­держание фантазий переносится в передовые страны от Италии до Америки. Это цикл неизмеримо обширный. Эту рукопись я советовал бы напечатать, не дожидаясь продолжения. Псевдоним для подписи — какой угодно. Об этом вымышленном авторе можно напечатать в приме­чании к печатаемой главе какую угодно историю; напри­мер, он молодой человек, он умер; вот то из его рукопи­сей, что отдал он в распоряжение нам; остальные его ру­кописи в руках у его родных, и они обещали, разобрав их, отдать нам, или что-нибудь, что угодно—лишь бы облег­чить возможность печатания и сохранения тайны.—День­ги все отдать Оленьке.—Жму твою руку. Твой И. Ч.».

Таковы были обстоятельства, в обстановке которых создавались Чернышевским его последние художест­венные произведения. Это были условия еще более тяж­кие, чем в ту пору, когда он находился в Петропавлов­ской крепости. Тогда тяжесть тюремного поднадзор­ного самочувствия смягчалась мыслью о возможности более или менее благоприятного выхода, на который Чернышевский тогда надеялся. Теперь эти надежды с каждой новой попыткой безвозвратно исчезали. Отчаян­ные усилия Чернышевского найти доступ к печати неизменно наталкивались на тупую жестокость власти. Творческая деятельность протекала во мраке глухой без­надежности. И только героическая сила духа Н. Г. Чер­нышевского поддерживала его творческую волю и по­буждала к неутомимым поискам новых возможностей для осуществления тех жизненных целей, в какие он неизменно верил.