В связи с событиями в Западной Европе Чернышев­ский в конце 1870 года и начале 1871 года ждал для России новой войны, за которой должна была последо­вать революция и, следовательно, коренной переворот в его личной судьбе. «И теперь легко предвидеть, — писал Чернышевский жене, — что будет с Россиею через два, три года? — или через год — вот этого только еще не вижу я отсюда: будет ли отсрочка хоть на три или хоть па два года столкновению России с Западной Европой, или оно уже началось. Бедный русский народ, тяжело придется ему в этом столкновении. Но результат будет полезен для него. И тогда, мой друг, понадобится ему правда. Я уж не молод, мой друг, но помни: наша с тобой жизнь еще впереди» XIV, 505.

Конечно, такого рода непосредственная революцион­ная деятельность Чернышевскому представлялась пока проблематически, где-то еще далеко впереди, но и теперь, добиваясь возможности печататься, Чернышевский стре­мился к осуществлению своего общественного призвания, поскольку позволили бы существующие политические условия. Перед ним стояла прежняя задача—вести подго­товку революции, распространять через литературу но­вые идеи, которые вели бы к освобождению человеческой личности от предрассудков и укрепляли бы в массах спо­собность бороться за осуществление своих жизненных прав и стремлений.

Конечно, Чернышевский учитывал, сколь строга бу­дет к нему цензура в том случае, если бы он получил право печатания. Поэтому он старался выбрать, по край­ней мере, по внешности самые «невинные» темы, преиму­щественно из области частно-бытовых отношений, инте­ресуясь главным образом положением и ролью женщины в семье н обществе. Однако многие беллетристические произведения этого периода касались открыто вопросов политической жизни России. Таков роман «Пролог»*. По имеющимся сведениям, политической проблематике была посвящена также повесть «Старина» и некоторые дру­гие написанные тогда, но несохранившиеся произведе­ния.

В период пребывания на Александровском заводе Чернышевский читал свои произведения товарищам по заключению. Из революционных деятелей товарищами Чернышевского по ссылке в Александровском заводе были: М. Д. Муравский, П. Д. Баллод, Д. Т. Степанов, И. Г. Жуков, В. С. Кувязев, Н. В. Васильев, Н. Н. Вол­ков, А. А. Красовский, Н. П. Странден, Д. А. Юрасов, М. Н. Загибалов, П. Д. Ермолов, В. Н. Шаганов, П. Ф. Николаев, С. Г. Стахевич. Чернышевский часто развлекал их беллетристическими рассказами или читая им из того, что им было в ту пору написано, или устно импровизируя что-либо на данный случай беседы. Кроме того, Чернышевский импровизировал и писал пьесы для их домаш­него театра. «Писать для Николая Гавриловича, — вспо­минает П. Николаев, — значило то же, что для рыбы плавать, для птицы летать, писать для него —значило жить. В последующее время, когда судьба уже разбро­сала нас в разные стороны, когда Николай Гаврилович жил уже на Вилюе, он писал затем только, чтобы все написанное немедленно же сжигать, и, однако, он все-таки писал. Судите же, как усердно он должен был писать в то время, когда у него была внимательная публика, всегда заинтересованная, всегда готовая его слушать. Особенной продуктивностью отличался он в первые три зимы, когда у нас устроились домашние спектакли. Зимние вечера так долги, так унылы, так однообразны. Сидят, сидят люди, клеят гильзы, почини­ваются... Наконец все переработано, все перечитано. А интеллигентская привычка поздно ложиться остается, несмотря ни на что, несмотря на то, что приходится вставать довольно рано». Тогда Чернышевский расска­зывал. «Ровно шла его речь, без перерывов развивалась интрига, часто довольно сложная, появлялась сеть лиц, часто тонко задуманных, излагался психологи­ческий анализ, иногда довольно сложный. И все это без обдумывания, без приготовления, прямо с перво­го абцуга, посредством какого-то необыкновенного вдохновения. Это были какие-то вдохновенные им­провизации, которые слушались так, как читается