В 1895 году на страницах журнала «Русская мысль» дебатировался вопрос, какую роль в историческом прог­рессе человечества имеют знание и совесть. Реаги­ровал на эту дискуссию и Н. К. Михайловский, спра­ведливо подчеркнувший характерность для времени са­мой постановки вопроса: нужна ли совесть? Чехов, учитывая или ие учитывая эти статьи, в сущности, всей повестью «Моя жизнь» отвечал на этот вопрос; «нужна ли совесть?»

Аналогично доктору Благово образ Маши содержит в себе две стороны. Что Маша дана в повести как некий пример душевного изящества и красоты—это совершен­но бесспорно. Маша — это счастливый дар культуры.

Но рядом с этим и в Маше подвергается суду мо­ральный индифферентизм. Маша живет только собою. Перед трудной стороной жизни она сейчас же отступа­ет. Испуганная неприглядной жизнью крестьян Маша впадает в «брюзжание» и легко теряет чувство правды и справедливости. «Когда эта добрая, умная женщи­на бледнела от негодования и с дрожью в голосе гово­рила с доктором о пьянстве и обманах, то меня приводи­ла в недоумение и поражала ее забывчивость. Как мог­ла она забыть, что ее отец, инженер, тоже пил, много пил, и что деньги, на которые была куплена Дубечня, был к приобретены путем целого ряда наглых, бессо­вестных обманов. Как могла она забыть?»

О жизненных теориях, к каким иногда прибегает Ма­ша, в повести говорится так, чтобы было легко заметно, насколько мало значения они имеют для нее. Так было при сближении с Мисаилом. И в конце повести извест­ная, столь часто цитируемая тирада Маши о том, что надо «действовать сразу и а массу», что «нужна прежде всего шумная, энергическая проповедь» н проч., по кон­тексту повести является лишь выражением ее новых на­строений, ищущих самоуспокоительных оправданий. «Я пою и имею успех,—говорит она,—но это не увлечение, нeт, это — моя пристань, моя келия, куда я теперь ухо­жу на покой...» Искусство для Маши явилось таким же способом самоотстранения, как для Рагина его филосо­фия, а для доктора Благово — наука. «Все проходит,— рассуждает она, — пройдет и жизнь, значит, ничего не нужно. Или нужно одно лишь сознание свободы, пото­му что когда человек свободен, то ему ничего, ничего не нужно».

Наконец, вопрос о крестьянстве и физическом труде. Насколько повесть «Моя жизнь» сближается с толстов­ской трактовкой этого вопроса или удаляется от нее? Или, может быть, повесть «Моя жизнь» так написана, что Чехов не дает «никакого повода думать, что сам он присоединяется к тому или иному разрешению этого воп­роса?»