Противопоставление Византии и Запада имело в гла­зах Хониата еще и иной аспект. На Западе, говорит он, давно уже знали, что в Ромейской державе только и заняты пьянством и что ее столица превратилась в но­вый Сибарис, утопающий в неге. На Западе, пишет он в другом месте, византийцев называют ехиднами-матере­убийцами, имея в виду отсутствие в империи верности го­сударю, бесчисленные государственные перевороты, неус­тойчивость политического устройства. Иными словами, Хониат вспоминает о Западе, когда говорит о моральном упадке византийского общества; Запад видится ему осуж­дающе глядящим на безнравственную, изнеженную, развращенную Византию.

Хониат описал катастрофу — падение Византийской империи, и мы видим, что это падение представляется ему отнюдь не случайностью. Трагедия Византии в испор­ченности государей и вместе с тем в испорченности все­го общества, за исключением разве что некоторой части аристократии, да и то уступавшей в отваге и благород­стве западному рыцарству. Каковы, по Хониату, эти язвы общественной жизни? Прежде всего эгоизм, себялюбие, забота исключительно о самом себе. Люди забывают о близких, родных, родине — ими движет лишь желание спасти себя, корыстная трусость. Моральные нормы утра­тили сдерживающую силу — человек действует, только руководствуясь обстоятельствами и масштабами своих сил, по принципу «все дозволено». Хониат обостренно ощущает нестабильность, неустойчивость, подвижность, пли как он иногда говорит, пестроту сущего. Неустой­чив общественный порядок, слуги неверны господину, из­менчивы людские настроения, нестабильно положение человека.

Официальное христианское учение исходило из нич­тожности земных богатств, и Хониат прославлял нестяжа­тельство и осуждал сребролюбие. Но подобные тради­ционные суждения оттесняются другой, для него гораздо более важной темой — трагической нестойкостью соб­ственности. Конфискация имущества, разграбление иму­щества — об этом Хониат говорит непрестанно: и не ли­кование нестяжателя порождают у него рассказы о гра­бежах и конфискациях, но теплое сочувствие ограблен­ным и скорбь, рожденную ощущением нестабильности общественного устройства.