Практически, в нашем случае, такое предостережение в приемах и средствах исследования должно вести к ограничению и устранению психологизма. До тех пор по­ка речь идет об уяснении внутреннего состава произве­дения, вопросы авторской психологии личные психиче­ские индивидуальные особенности автора, влияния, за­имствования, зависимость от общего «чувства жизни», эпохи и проч. здесь могут иметь лишь далекое вспомо­гательное значение. Это, конечно, не устраняет налич­ности в анализе вообще всякого психологического, исто­рического и иного материала. Странно было бы гово­рить об устранении психологии в анализе такого произведения, которое само насыщено психологией. Пси­хологический, исторический и всякий иной элемент в тех пределах, в каких он введен в произведение самим ав­тором в характеры действующих лиц, например, не­обходимо должен быть помят и учтен, но лишь как материал единства, но не как самостоятельная цель ис­следования. Иначе сказать, элементы психологии, исто­рии, социологии и проч., фрагментарно содержащиеся в произведении, не сами по себе должны составлять ин­терес исследования, а лишь то телеологическое заостре­ние, которое они получили в общем единстве целого. Отсюда явствует непозволительность всяких отходов за пределы текстуальной данности самого произведения. Понятие «автор» здесь имманентно извлекается и при­сутствует лишь как необходимо предполагаемая во вся­ком согласованном единстве организующая инстанция.

Для опознания и понимания психологического мате­риала единства у исследователя неизбежно, конечно, должно произойти личное психологическое погружение в обьект изучения вживание, вчувствование, иначе эс­тетические и психологические факты в его сознании не получат актуализации, а останутся лишь мертвыми зна­ками, но в этом случае исследователь весь отдается художнику, только повторяет его в эстетическом сопе­реживании. Его субъективизм не есть произвол, он толь­ко заражается данностью и живет уже чужим чувством, Лишь для того чтобы опознать эмоцию, если она входит в охват оформляемого материала единства, исследова­тель посильно одинаково глубоко и добросовестно внут­ренне видит и отзывается на самые разнообразные и противоположные эмоции всех действующих лиц произ­ведения. Здесь необходимо полное отрешение от своего реального «я», как об этом говорил еще Брюнетьер. Никакого оценочного отношения к чувствам и идеям са­мим по себе у него не должно быть, его дело только опознавать, рефлектировать и констатировать, с тем чтобы в конце концов осмыслить принадлежащее им место в общей телеологической концепции целого.