Комично складываются отношения Дуняши и Яши, н комическое впечатление получается в результате вза­имно наложенной несообразности и несоответствия в словах и настроениях одного и другого. При внешней близости между ними нет и тени предполагаемого внут­реннего совпадения. Дуняша объясняется в любви, а Яша нелепо морализует н форсит «образованностью»:

«Дуняша. Если, Яша, обманете меня, то я не знаю, что будет с моими нервами.

Яша целует ее. Огурчик! Конечно, каждая девуш­ка должна себя помнить, и я больше всего не люблю, ежели девушка дурного поведения.

Дуняша. Я страстно полюбила вас, вы образован­ный, можете обо всем рассуждать.

Пауза.

Яша зевает. Да-с... По-моему так: ежелйщЩ0Ш кого любит, то она, значит, безнравственная» .

В результате получается, что у всех лиц пьесы име­ется внутри что-то эмоционально дорогое и у всех оно показано Чеховым одинаково недоступным для всех окружающих.

Поскольку в пьесе речь идет о конфликте, источни­ки которого находятся вне воли людей, становится по­нятным идейно-тематический смысл той атмосферы вза­имного расположения, теплоты и сердечности, какая гос­подствует между всеми действующими лицами кроме Яши; о нем речь особо, особенно между главными ли­цами пьесы. Становится ясным, что Чехов, рисуя пред­ставителей данных социальных групп, имел в виду в каждом из них лишь те социально характеризующие черты, какие тематически и типологически отвечали сущности намеченного им конфликта, то есть теме неволь­ного расхождения, без взаимного недоброжелательства.

В самом деле, Чехов знал дворян-помещиков, жад­ных, узких себялюбцев, надутых кастовым, сословным чванством, знал н купцов-кулаков вроде Колупаевых и Разуваевых и других подобных хищников, грязных, же­стоких, не имеющих никакой жалости, Однако для «Виш­невого сада» Чехов остановился не на них и не вклю­чил сюда таких типов, как жаба-Рашевич с его злоб­ной философией «о белой кости» рассказ «В усадьбе» или хотя бы как помещик Павел Александрович с его жестокой рассудительностью и бездушием рассказ «Жена», Вместо Раневской могла бы оказаться бары­ня, подобная самовлюбленной ханже-княгине, благот­ворительствующей, но совсем не понимающей истинной доброты рассказ «Княгиня». На месте Лопахина мог бы быть какой-нибудь Цибукин «В овраге». Знал Че­хов и купцов — хищных владельцев пригородных дач рассказ «Кулачье гнездо», 1885. Но в «Вишневом са­де» Чехов для представителей тех же социальных слоев из огромного материала жизни взял иные черты. Почему?