Что касается Кашкина, то с отъездом профессора он почувствовал крайнююпустоту, и ему буквально не сиделось дома.Он несколько дней, весьма недовольный и рассерженный, ходил покомнатам, задергивая чету Каретни-ковых своими грубыми замечаниями иокриками.Да, черт возьми, он свалял дурака. Он, который создал буквальнонебесное счастье обшарпанному профессору,- он не воспользовался ничем. Паруштанов, что он взял у этой ученой размазни, он бы мог отдать и обратно.Рассерженный Кашкин, хватая из шкала эти штаны, швырял их в кроткогобухгалтера, который все же не осмеливался брать себе эти штаны, а,откладывая в сторону, говорил, что профессор в дальнейшем непременно ещечего-нибудь отпустит из своих вещей.
Кашкин, презрительно фыркая, плевался на пол, чувствуя, что он упустилгорячее время.Да, черт возьми, очень ему нужны штаны, когда он мог бы потребовать упрофессора по крайней мере обеспечения на год, пайка или хотя бы поездки вту же Ялту. Казалось бы, мог эта скотина сообразить и вывезти на южноепобережье не только эту дуру, но и его, утомленного хлопотами и беготней.Если на то пошло, он возьмет сейчас и дернет в Ялту. Какого черта он тутбудет ждать. Пускай профессор чувствует и понимает его благодеяние.И действительно, поговорив несколько дней на эту тему, Кашкин,неожиданно купив билет, выехал в Ялту, ликвидировав перед тем кое-что извещей профессора.Кашкин приехал в Ялту на третий день после несчастного случая, из-закоторого профессор поплатился своей завоеванной молодостью.Впрочем, врач, который лечил его, сказал Туле, что положение не оченьплохое и что при правильном режиме профессор вскоре будет здоров.Врач утешил Тулю, добавив, что дело не только в несчастном случае, атут давно подготовлялась почва для удара - профессор, видимо, не совсем посилам вел жизнь молодого человека.Туля, успокоившись на этом, пофлиртовала с врачом, прося его заходитьпочаще. Кашкин прибыл к вечеру.Тысячи слов и всевозможных чувств волновали его, когда он подходил кгостинице. Он церемониться не будет. Нет, он все скажет. Он ему отпоет.
Хорош гусь - взял и уехал, а ему оставил шиш с маслом. Думает - ученый, такможет затирать рядовых людей. Кашкин открыл дверь номера со словами: -Хороши, нечего сказать. Блаженствуют. Валяются, подлецы, на диване...Однако в первое же мгновение Кашкин понял все. Он увидел банки слекарствами на стуле и неподвижное лицо профессора. Он увидел Тулю сзаплаканными глазами, сидящую на стуле в купальном костюме.Сердито посмотрев на Тулю, которая зарыдала, он подошел к профессору исказал: - Говорить-то можете, или уже тово? Василек, с трудом разевая рот,сказал, что он просит поскорей везти его в Ленинград.Побранившись с Тулей и назвав ее холерой и вороной в павлиньих перьях,Кашкин стал распоряжаться отъездом, несмотря на то что врач категорическизапретил везти больного сейчас.- Дорога его может убить,- сказал врач.- Сейчас не стоит рисковать.Тем не менее, а может быть, и благодаря этому Кашкин, заказав билеты,сказал, что завтра они отбывают на пароходе в Севастополь.Только один день Кашкин побродил по пляжу и пару раз выкупался.Благодаря этому он был сердит и к югу отнесся критически, говоря, что ничегоособенного он в нем не находит.На другой день они сели на пароход.
Профессора внесли на носилках. Туляследовала с заплаканными глазами, как вдова, нарядившись в черное.С большим трудом и хлопотами они приехали в Ленинград и с вокзалаотправили профессора в больницу в карете "скорой помощи".Дорога не ухудшила состояния больного - он лишь немного отупел и необращал внимания на своих спутников, которые в его присутствии говорили чертзнает о чем, и даже Кашкин обнимал Тулю, говоря, что, несмотря на все, онавсе же дивно хороша и он, пожалуй, даже мог бы жениться на ней.На что Туля, смеясь, говорила, что он рылом не вышел и что назначениеее в жизни не такое, чтобы быть женой какого-то мелкого подлеца.Отправив профессора в больницу, Кашкин с Тулей вернулись в ДетскоеСело.
Лида, находясь в саду, неожиданно увидела их. Скрывая свое отвращение игордость, она подошла к забору и дрожащим голосом спросила Кашкина об отце.На что Кашкин, засмеявшись, сказал, что ее отец прихворнул и в настоящеевремя лежит в городской больнице буквально без задних ног.Туля, для приличия заплакав, вошла в дом, к крайнему изумлениюбухгалтера и его супруги, которые просто застыли в неподвижных позах отудара и удивления.А Лида, поговорив с мамашей, оделась и выехала без промедления вЛенинград.Мать осталась дома и, заламывая руки, тревожно ходила по комнатам. Лидупустили к отцу только на пятый день. Купив у ворот больницы несколькомандаринов, Лида вошла в палату к отцу, строгая и суровая.Но, увидев отца в жалкой и страдающей позе, заплакала, уткнув голову вего колени.Слезы полились из глаз Василька, и он, взяв здоровой рукой ее руку,поцеловал, как бы прося прощения.Через несколько минут они, успокоившись, разговаривали дружески илюбовно.Василек полулежал на подушках. Правая часть его тела не совсем ещеслушалась своего хозяина, и речь его была затруднена и невнятна.Однако Василек надеялся на быстрое улучшение. К счастью, кровоизлияниев мозг было весьма незначительное, но положение ухудшалось нервным ударом,который, по мысли врача, должен пройти в ближайшие дни.
Что касается своей жизни, то Василек, с трудом ворочая языком, сказал:- Бывают ош'ыбки, но л'ыния п'авильная.