Драма произошла более сильная, более тяжелая, чем можно было ожидать.Долго не понимая, в чем дело, профессорская жена теперь както сразупочувствовала всю тяжесть событий. Лида, смущаясь и краснея за отца, держа в дрожащей руке записку,говорила матери разные слова утешения. А та, остолбенев, ошеломленная сиделав кресле, неподвижно устремив взор в одну точку. Она не плакала и не рыдала,и даже слезы не текли у нее из глаз.Эта странная немолодая женщина, жившая в своем каком-то фантастическоммире, вдруг почувствовала себя несчастной, молодой и оскорбленной.
Страшное отчаяние овладело ею. Она после нескольких минут ошеломлениястала метаться по комнате, истерически крича и падая на пол. Ее припадки игоре были так велики, что Лида думала было побежать к соседям, чтобы умолитьих вернуть беглеца.Однако к вечеру покинутая женщина, по-видимому, немного успокоилась.Она надела шелковое платье, подкрасила губы и долго стояла у зеркала, что-тосоображая и напряженно думая.Полагая, что мать успокоилась, Лида ушла к себе. Но поздно вечером кней прибежала домработница Соня, говоря, что мадам ушла неизвестно куда водном платье. Чувствуя недоброе, Лида выбежала на улицу и, не найдя мать,послала записку к соседям, трагически сообщая Васильку о событии.
Профессор, прочитав записку, хотел было побежать домой, но, подумав,остался и попросил Кашкина сходить выяснить, что случилось.Кашкин, движимый крайним любопытством, не стал себя упрашивать. Онмоментально побежал к Лиде и, узнав, что мадам ушла в одном легком платье,высказал предположение, что она непременно ушла к вокзалу и там, вероятно,бросилась под проходящий поезд. Высказывая это предположение, он добавил,что подобные дела в его практике не раз случались и он слегка даже привык кэтому и, во всяком случае, не видит в этом чего-нибудь особенного и такого,из-за чего надо чересчур волноваться и рыдать.Так неуклюже успокаивая Лиду, он побежал с ней к вокзалу и, не найдятам ее матери, высказал предположение, что она, может быть, повесилась вчулане, что на это тоже иногда решаются оскорбленные женщины.Лида, закричав и схватив Кашкина за руку, бросилась домой. Они бежаличерез парк, чтобы сократить дорогу.Была весенняя светлая апрельская белая ночь. Снег еще не совсем стаял.И Лида, плача и торопясь, промокнув до колен, умоляла Кашкина поспешить,чтобы спасти ее несчастную мать.Вдруг у пруда они увидели лежащую фигуру. Наклонившись к ней, увидели,что это была жена профессора. Она лежала на снегу, странно раскинув руки.Ноги ее были в воде.Кашкин высказал предположение, что она непременно отравилась, послечего хотела броситься в пруд.
Однако это было не так. Она лежала в глубоком обмороке. Она хотела,видимо, броситься в воду, но силы ее оставили, и теперь она лежала, потерявсознание.Лида с Кашкиным с трудом принесли ее домой и, приведя в чувство инатерев спиртом, уложили в постель. Покинутая женщина, очутившись в тепле,расплакалась, и это были слезы здоровья и облегчения. Кашкин, почувствовавнекоторое снисхождение и жалость к ней, сказал, что все обомнется и всебудет хорошо и что ради них, мерзавцев мужчин, не стоит, собственно,проливать драгоценные дамские слезы, которые могут пригодиться для другихцелей.После чего, успокоив Лиду, он вернулся домой и, захлебываясь отторопливости и возбуждения, рассказал профессору, что именно случилось.Профессор, пожав плечами, сказал, что завтра он непременно зайдетобъясниться с ней и что подобного взрыва дурацкой романтики он не ожидалувидеть.Туля, надув губки, сказала, что он, кажется, что-то слишком озабоченсобытием и, кажется, готов даже сейчас побежать. И что если это так, то ейне нужно такого раздвоенного чувства, пусть он совсем уходит к своейкикиморе и больше не возвращается. Ее самолюбию не очень-то льстит подобнаясоперница, с которой к тому же ничего не случилось.Через час бухгалтер Каретников пошел узнать о последних новостях. Незаходя в дом, он поглядел в окно и увидел, что профессорша спала. А рядом сней на стуле сидела Лида, скорбно сжав губы и нахмурив брови.Утром, как ни в чем не бывало, профессор отправился в Ленинград ивернулся к Туле, не заходя домой.
Профессорша, заболев простудой и нервной горячкой, две недели пролежалав постели. И встала несколько иной, чем была,- чрезвычайно строгой,молчаливой и сосредоточенной.Лида два раза приезжала домой со своим мужем. Это был человек, понаружности простой и добродушный, в высоких русских сапогах и темномсвитере. Он конфузясь, улыбался, когда говорил, и Лиду называл Лидухой.Он, покачивая головой и возмущаясь поступком профессора, утешал тещу,говоря, что муж, конечно, вправе уйти, но что именно так уходить, конечно,не полагается. Она должна быть твердой и мужественной, ей не так-то многолет, чтобы впадать в отчаяние. Он предлагал устроить ее на работу и,радостно оживляясь, говорил о будущей жизни, о невозможности в дальнейшемтаких мещанских драм и о счастливых днях, которые люди завоюют себе упорнымтрудом и собственной волей.
Он обещал непременно найти ей такую счастливуюработу, которая принесет облегчение и не даст ей быть одинокой и покинутой.Лида благодарно пожимала ему руку и говорила матери, что этоединственный человек, цельный и мужественный, которого она уважает в полноймере.