Вот наконец наступила зима. Василек, поздоровевший и почти цветущий, бегал на коньках, нимало несмущаясь улыбок и косых взглядов.Его несколько грузная фигура, брюшко и, главное, длинные усы веселили иразвлекали молодежь на катке.
Малыши, подшучивая над ним, открыто смеялись идаже толкали иной раз на него какого-нибудь зазевавшегося конькобежца.Но Василек мужественно сносил все нападки. Когда он появлялся на каткена своих снегурочках, раздавались возгласы восхищения и крики радости...Раздавались возгласы: "Папаша пришел. Папаша, не упади-лед раздавишь".Но после первых двух месяцев к нему привыкли и даже заставляли егоучаствовать в потешном шествии и в общем беге.Маленькие шестнадцатилетние девочки Липа и Нюся, и совершенно маленькиедевчурки, родившиеся после революции,- Антенна, Фратерните,- и Володяподружились с профессором и бегали с ним взапуски, хохоча и веселясь.
Они заставляли его отгадывать их имена, и Василек наугад называл целыйряд имен и, не умея отгадать, смеялся при этом и дурачился.Да, этот солидный профессор, державший в своей голове весь звездныймир, этот почти управитель небесных сфер, наизусть знающий, сколькокилометров до Луны и сколько весит планета Сатурн, этот человек вел теперьдурацкие разговоры на самые поразительно ничтожные темы - в каком классеучится та или иная девчонка, и как ее зовут, и какая профессия может быть уее отца.Раскрасневшийся и слегка утомленный, Василек приходил домой и, напеваясебе под нос, шел на кухню, где шарил в духовке, что осталось от обеда.Он приходил в свою комнату и, вспоминая минувшие пустяки, раздевался иложился в кровать и почти тотчас засыпал.Утром, вставая рано, он делал гимнастику, бегал по саду и,подзаправившись, выезжал в Ленинград. Между тем у соседей случилась неприятность.
Бедная девочка Туля,рассчитывая выйти замуж за человека с одним ромбом, снова в слезах вернуласьдомой, говоря, что ей поразительно не везет и что мужчины более подлецы, чемможно было думать.Равнодушный к таким делам бухгалтер Каретников на этот раз нескольковзволновался, говоря, что это уже, знаете ли, слишком, что он не в состояниикормить эту прожорливую девчонку, которая только и делает, что возвращаетсядомой, заставляя родителей переживать неожиданности.Мадам Каретникова, удивившись неизменности линии Тулиной жизни, велелаей поступить на работу, находя, что сейчас это для женщины более верноедело, чем все остальное.А Кашкин сказал, что ей следует попросту выйти замуж хотя бы за ихсоседа профессора, который приблизительно мечтает об этом и который будет еевозить на южные побережья и курорты, а подохнув, непременно оставит ейкрупную персональную пенсию, все имущество и арендованный дом.Туля, со слезами слушая эти советы, махала руками и визгливо начиналарыдать, когда упоминалось имя профессора, но потом вдруг, пообдумав ивытерев глазки, сказала, что ей, пожалуй, нравится это. И что она, если наэто пошло, берется буквально в два счета убрать госпожу профессоршу со своейдороги.Кашкин, вдохновленный идеей и подбодряемый нелюбовью к профессорше,чувствуя свои организаторские способности, решил самолично двинуть дело.Он явился к профессору на другой день и, шепча ему на ухо, без обиняковсказал, что нынче мучения профессора окончились - он может, если хочет,сделать официальное предложение одному из лучших созданий, а именно Туле -необыкновенной красоточке и умнице, которая что-то последнее время вздыхаетпо нем.Василек, несколько ошеломленный сообщением, начал отговариваться,утверждая, что он и не думал об этом и что, в сущности, ему даже не нравитсяэта накрашенная кукла, у которой выщипаны брови и черт знает какая походка,привлекающая, может быть, развратных турок и арабов, но отнюдь не его. И чтовообще ему более нравятся скромные и милые женщины с грустными глазами имедленными движениями.Но Кашкин, перестав шептать на ухо, начал вдруг кричать на профессора,укоряя его почему-то в неблагодарности и утверждая, что он фигуряет, не имеяна то решительно никаких природных данных. Он велел профессору зайти к ним вгости и убедиться в несостоятельности его толкований.
Несколько смущаясь и робея, Василек на другой день, пройдя через садвороватой походкой, пришел к ним.Мамаша, никогда не видевшая профессора вблизи, попятилась от гнева иудивления, сказав Кашкину, что этот престарелый субъект навряд ли составитсчастье ее любимой дочери.Но Кашкин, махнув на нее рукой и закричав, велел не вмешиваться не всвое дело.
Он велел ей побежать на кухню и приготовить покушать чего-нибудьтакого особенного, которое непременно нравится профессорам и ученым.Затем, приказав Туле быть не слишком развязной и подвижной и велев неслишком ворочать ногами, говоря, что профессор этого почему-то не любит, онподвел ее к Васильку, сказав, что еще два года назад он понравился ей, когдаона его увидела первый раз спящим на траве в саду. Ей будто бы запомнилсяэтот нежный, скромный и неподвижный образ, который в дальнейшем буквально еймешал подолгу сосредоточиваться на каком-нибудь другом отдельном мужчине.Туля, засмеявшись, серебристым голоском сказала, что спящим она его невидела, но сидящим на скамейке она действительно много раз его видела ивсякий раз до чрезвычайности удивлялась его грустному и усталому виду.Они начали болтать, вспоминая случайные встречи, а Кашкин тем временемпобежал за бухгалтером.Найдя его на крылечке, он велел ему выйти к гостям, приказав при этомвести преимущественно строго научные разговоры и не разрешив ни в коемслучае касаться каких-либо недомоганий бухгалтера, говоря, что беседы оболезнях могут вообще затормозить или сорвать общий ход дела.Семейный вечер прошел довольно гладко, за исключением речей Кашкина,который, уторапливая события, договаривался до крайних степеней, громкосоветуя профессору не откладывать то дело, о котором они нынче беседовали.При этом он подмигивал и хлопал профессора по руке, называл его молодцом,свирепым силачом и дядей с барок.Бухгалтер, выпив пару рюмок, захмелел и, неся околесицу, обнималпрофессора, говоря, что, если бы не его недомогания, он бы мир перевернул совсеми его научными достижениями.Туля, сияя красотой и распространяя аромат духов, расспрашивалапрофессора об его замечательной профессии, интересуясь главным образом,какую именно оплату профессор имеет за столь трудное, кропотливое научноедело.С этого дня профессор стал бывать у соседей ежедневно. Туля вела себякрайне строго и благородно, позволяя профессору раза два в вечер поцеловатьее Руку.
Побрившись и надушившись, помолодев лет на десять, Василек ежедневноприходил к Туле и подолгу засиживался у нее, разговаривая о том о сем истроя планы будущей жизни.Девушка говорила, что она согласна быть его женой, но что она ставитнепременным условием - побрить или в крайнем случае покороче постричь усы,которые носил профессор. Она говорила, что мужчины теперь не носят такихусов, что это смешно и ей просто будет стыдно и совестно гулять с ним.Говоря об этом, она чуть не плакала и брала слово непременно исполнить еежелание.В скором времени Василек действительно подстриг усы, оставив маленькиеполоски, которые он слегка подкрасил в коричневый цвет, помолодев благодаряэтому еще лет на пять.Василек возвращался теперь домой, всякий раз смущаясь и побаиваясьпредстоящих объяснений. Но объяснений не было. Лида злобными глазамисмотрела на отца и, презрительно фыркая, отворачивалась.Что касается мадам, то она как будто бы ничего не замечала и неистовораскладывала пасьянсы, стараясь найти ответы на свои сомнительные и вздорныевопросы.Здоровье Василька было в это время чрезвычайно хорошим. Он чувствовалсебя молодым и энергичным. Он чувствовал тот прилив сил и ту замечательнуюрадость, которых не было у него уже много лет (XVII). Он мог подолгуработать, как прежде, в молодые годы. Он начал записывать даже свои лекции,которые бросил восемь лет назад.Он радостный вставал утром. Шел на работу и, вернувшись домой, спешил кТуле, к которой он чувствовал теперь привязанность, благодарность и дажевлюбленность.
Кашкин, подмигивая ему, потирал руки и говорил слова ободрения, откоторых профессор таял и радовался.В один прекрасный весенний день профессор, сложив два чемодана инаписав жене записку, вышел незаметно из дому и перебрался на жительство ксоседям.