Итак, этот стареющий господин, этот ученый педагог и астроном жил в Детском Селе, в местах довольно поэтических, красивых и даже восхитительных,вблизи бывшего царского парка. Он жил в небольшом домике с прелестным видом на фонтан и на разныеклумбы, дорожки и деревья. Гуляющая публика, проходя мимо, восторгалисьисключительной красотой мест, но сам профессор, попривыкнув, не обращалвнимания на эту красоту и несколько даже удивлялся, когда ему об этомговорили.
Он жил здесь совместно со своей семьей, которая состояла из стареющейсупруги, двух взрослых детей и домработницы.Он ездил читать лекции в Ленинград. И каждое утро, вставая, проклиналэту обязанность, бормоча ругательства и выражая свое недовольство.И, видимо, страдая душой и болея телом, он кряхтел, пыхтел, вздыхал иохал, напяливая на ноги башмаки. И, шаркая ими, шел мыться и оправляться, находу говоря домработнице: "Соня, дайте же мне чаю. Я скоро ухожу".И каждое утро было в точности похоже одно на другое.Да, это было скучное пробуждение, скучное утро скучной и унылой жизничеловека, который не ожидает уже больше от дальнейшего никаких сюрпризов,никаких неожиданностей и ничего хорошего.Мы не хотим, конечно, назвать настоящую его фамилию, да и не можем, таксказать, обнародовать и выставить на всеобщее любопытство его подлинное имя.
Мы назовем его Василий Петрович. И придадим ему фамилию, ну хотя бы -Волосатов.Конечно, можно бы потрудиться и придумать фамилию более красивую илиболее оригинальную, а не брать столь случайное, ничего не обозначающеенаименование. Однако можно привыкнуть и к этой фамилии.Такая, скажем, блестящая и сияющая, как фейерверк, фамилия Пушкин малообозначает чего хорошего, если от нее немного отвлечься и если отойти отпривычки к ней. Это будет средняя фамильица из батальной жизни, вроде -Ядров, Пулев или Пушкарев.А между тем эта фамилия благодаря великим делам засияла, как фейерверк,как комета на небе и как солнце в мировом пространстве.А такая благозвучная фамилия, как Долгоруков, если опять-таки отвлечьсяот привычки и чуть сместить обозначения, получится просто дрянная, не дающаярадости своему владельцу - Длиннорукий.
Нет, нам сдается, эта фамилия Волосатов - фамилия правильная иподходящая.А если кому-нибудь она все же покажется смешной и если кто-нибудьувидит в этом склонность автора выставлять все, так сказать, святое впошлом, комичном и мизерном виде, то на всякий случай вот вам еще фамилии иимена.Отличное, мощное и красивое имя римского императора - Калигула -обозначает всего-навсего "солдатский сапог". Имя другого римского императораТиберия - означает "пьяница". Клавдий - "разгоряченный вином". Дивное,поэтическое наименование Заратустра, рисующее нам нечто возвышенное,поднебесное, обозначает, увы, в переводе с арабского "старый верблюд". Мечтапоэтов и желание многих дам называться хоть сколько-нибудь похожей фамилиейБоттичелли - в переводе на наш скромный язык означает всего лишь маленькуюбутылочку или посудину. И, стало быть, сама фамилия будет по-нашемуБутылочкин или Посудинкин. Эдип - "опухшие ноги".Знаменитый художник Тинторетто - значит "маляр", "красильщик".Замечательный писатель Вассерман - Водянкин или там Водовозов. И дажефамилия политического деятеля Пуанкаре означает примерно-Кулаков("квадратный кулак").
Учительница французского языка, когда автор учился в школе, имелапрелестную фамилию Матино, что чрезвычайно шло к ее задорному французскомуличику. Однако если эту фамилию, так сказать, перепереть на язык родныхосин, то это будет просто нечто даже недостойное - дворовая собачонка. Или,значит, по-нашему,- Дворняжкина. То-то здорово! То-то огорчение длялюбителей заграничной красоты и эстетики!Нет, мы решительно не нарушаем мирового порядка, придавая нашему героюскромную фамилию Волосатов, что по-французски будет, если хотите, мосье Шве.А по-немецки - господин Харман. А по-итальянски, может, черт его знает,-Беатрисини, или, скажем, Солио, или Дидини. Я не знаю.Одним словом, Василий Петрович Волосатов жил в Детском Селе вместе сосвоей семьей.Жена Екатерина Сергеевна, пятидесяти лет, сын Николаша, девятнадцатилет, и, наконец, дочка, взрослая девица, научный работник и литературовед,Лидия, или, проще, Лида - вот какова была семья у нашего стареющегопрофессора.Его, между прочим, называли в семье не Вася, и не папа, и не ВасилийПетрович, его называли очень странно и даже несколько необычно, его называлиВасилек.-Вот и Василек приехал,- говорила Лида, увидев папу.-Василек, иди обедать,- звала супруга. И даже домработница, правда,конфузясь, называла его за глаза Васильком, хихикая при этом и покачиваяголовой,- дескать, выдумали, черти, бесятся от излишнего жиру.Это миленькое и радостное наименование чрезвычайно не подходило кстареющему, обрюзгшему человеку, потерявшему сияние молодости и свежести.Автор не знает, как возникло это имя. Быть может, сердобольная мама,нежно целуя и лаская миленького ребенка, ужаснулась вдруг простоте имени истала называть его этим забавным уменьшительным аллегорическим словом. Носкорей всего, хочется думать, так назвала его собственная супруга всчастливые годы молодости и юности. Быть может, они только что поженились.Быть может, они сидели на балконе и глядели на море и на закат солнца.Чудный воздух струится. Темнеющее небо без одного облачка. Прибой моря.Парус где-то далеко.Ах, автору живо представляется эта счастливая картина!Они сидят на балконе и любуются красотой природы. Ему двадцать тригода, ей двадцать.Он крепкой загоревшей рукой обнимает ее тонкий стан. Она, склонившисьголовкой, полулежит на его плече. Ей чудно и хорошо. Жизнь кажется волшебнойсказкой. Рядом сидящий муж - древним героем, ведущим ее к неслыханнымидеалам и к удивительной жизни. Помимо заката, ей, быть может, добавочнорисуются какие- нибудь там цветки, мотыльки, жучки, какое-нибудь там поле,даль, васильки, тюльпаны и белые лилии.Она томно закрывает глаза. Муж бормочет ей нежные слова, называя ееКатюшечкой и мамулечкой. Вдруг, капризно надув губки, она восклицает,поглядев на мужа:-Как глупо, что тебя назвали - Вася. Это прозаично, Вася, Васюк,Василий... Так было бы хорошо, если б у тебя было имя Митя или там Петя. Ато - Вася.
Пропадает вся иллюзия, и не хочется даже глядеть на закат.Ах, он конфузится, лепечет то и се, улыбается, говорит: вздор, дескать,ну как же, помилуй... Ну что ты, ей-богу... Ну почему же... Вот были жевеликие люди... Тоже среди них были Василии... Но тут, кроме ВасилияБлаженного и дяди Пушкина, Василия Львовича, он никого не припоминает и,сконфузившись, смолкает.Тут она, несколько оживившись, вспоминает, что да, действительно, вот ис маминой стороны был дядя Василий, и он тоже жил довольно хорошо.И после небольшой паузы, поглядев на заходящее светило и на роскошнуююжную растительность, она задумчиво говорит:-Знаешь что, тогда я, пожалуй, буду называть тебя Васильком, а? Вотимя, которое к тебе подходит.Он глупо смеется, обнимает ее и целует. Он похлопывает ее по розовойщечке, треплет ей волосы, дует ей в розовое ушко и говорит: "Ах ты моякрошечка. Ах ты моя умница". И, не доглядев заката, ведет ее в комнату,говоря, что, какие бы у них ни были имена, они все же самые счастливые людина земном шаре.Тут она падает ему на грудь и, всхлипывая от восторга, целует его лицосолеными от слез губами, бормоча:"Васюта, Василек, Василечек". И он говорит: "Ну ладно. Чего там...Пойдем сюда..." И, задыхаясь от радости, кричит: "Катя! Катюша!Екатерина!.."Ах, только приближаясь к сорока годам, можно оценить всю радость этихюных лет за те, быть может, глуповатые и смешные минуты, когда они ничуть некажутся смешными.Так вот, Василий Петрович Волосатов назывался в семье по сложившейсяпривычке Васильком.
А сам он был старый, увядший, больной, раздраженный и почти погибший.И, казалось, только в насмешку можно было дать ему это сияющее имя.