Аля пришла ко мне запыхавшись. Она сказала:
- Еле отпустил... Я говорю: «Ну пойми, Николай,-я же должна проводить мою лучшую подругу - она уезжает в Москву и неизвестнокогда вернется...» Я спросил Алю:
- Когда поезд уходит с твоей подругой?
Она засмеялась, захлопала в ладоши.
- Вот видишь,- сказала она,- и ты поверил... Никто не уезжает. Это я выдумала, чтобы прийти к тебе.
- Поезд в Москву уходит в десять тридцать,- сказал я.- Значит, ты должна бы дома около одиннадцати.
- Еле отпустил... Я говорю: «Ну пойми, Николай,-я же должна проводить мою лучшую подругу - она уезжает в Москву и неизвестнокогда вернется...» Я спросил Алю:
- Когда поезд уходит с твоей подругой?
Она засмеялась, захлопала в ладоши.
- Вот видишь,- сказала она,- и ты поверил... Никто не уезжает. Это я выдумала, чтобы прийти к тебе.
- Поезд в Москву уходит в десять тридцать,- сказал я.- Значит, ты должна бы дома около одиннадцати.
Было уже двенадцать, когда она взглянула на часы. Она вскрикнула. Подбежала к телефону, даже не надев туфли.
Сняв трубку, она села в кресло. Она дрожала от холода и от волнения.
Я бросил ей плед. Она прикрыла пледом свои ноги.
Она была удивительно хороша - почти как на картине Ренуара.
- Зачем ты звонишь? - сказал я ей.- Лучше скорей оденься и иди.
Она с досады махнула рукой в мою сторону.
- Николаша,- сказала она в трубку,- представь себе, поезд опоздал и только что ушел. Через десять минут я буду дома.
Я не знаю, что сказал ее муж, но она ответила:
- Я же тебе русским языком говорю - поезд ушел. Сейчас буду дома.
Должно быть, муж сказал, что уже двенадцать.
- Разве? - сказала она,- Ну, не знаю, как на твоих часах, а здесь, на вокзальных...
Она закинула свою голову вверх и посмотрев на мой потолок.
- Здесь, на вокзальных,- повторила она ровно одиннадцать.
Она прищурила свои глаза, как бы всматриваясь в далекие вокзальные часы.
- Да,- сказала она,- ровно одиннадцать, даже две минуты двенадцатого. У тебя архиерейские часы...
Повесив трубку, она стала смеяться. Сейчас эта маленькая кукла, набитая опилками, была бы самая желанная гостья у меня. Но тогда я на нее рассердился. Я сказал:
- Зачем же так бесстыдно врать? Он проверит свои часы и увидит твое вранье.
- Зато он поверил, что я на вокзале,- сказала она, подкрашивая губы.
Подкрасив губы, она добавила:
- А потом - что за нотации! Я вовсе не желаю этого слушать. Я сама знаю, как мне поступать. Он бегает с револьвером, грозит убить моих друзей и меня в том числе... Кстати, он не посчитается, что ты писатель... Я уверена, что он и в тебя великолепно выстрелит.
Я что-то буркнул в ответ.
Одевшись, она сказала:
- Ну что, рассердился? Может быть, мне не приходить больше?
- Как хочешь,- ответил я.
- Да, я больше к тебе не приду,- сказала она. - Я вижу, что ты совершенно меня не любишь.
Она ушла, надменно кивнув мне головой. Она сделала это великолепно для своих девятнадцати лет.
Боже мой, как плакал бы я теперь! А тогда я был доволен. Впрочем, через месяц она вернулась.