В феврале я, братцы мои, заболел.
     Лег в городскую больницу. И вот лежу,  знаете ли, в городской больнице,
лечусь и душой отдыхаю.  А кругом  тишь и гладь  и божья  благодать.  Кругом
чистота и порядок,  даже лежать неловко. А захочешь плюнуть - плевательница.
Сесть захочешь  - стул имеется, захочешь сморкнуться - сморкайся на здоровье
в руку,  а чтоб в простыню  - ни боже мой, в простыню  нипочем не позволяют.
Порядка, говорят, такого нет.
     Ну и смиряешься.
     И нельзя не смириться. Такая вокруг забота, такая ласка, что лучше и не
придумать. Лежит, представьте себе, какой-нибудь паршивенький человек, а ему
и обед волокут, и кровать убирают, и градусники под мышку ставят, и клистиры
собственноручно пихают, и даже интересуются здоровьем.
     И кто интересуется? Важные, передовые люди -  врачи, доктора, сестрички
милосердия и опять же фельдшер Иван Иванович.
     И  такую  я благодарность  почувствовал ко  всему  этому персоналу, что
решил принести материальную благодарность.
     Всем, думаю, не дашь - потрохов не хватит. Дам, думаю, одному. А кому -
стал присматриваться.
     И  вижу:  некому  больше  дать,  иначе как фельдшеру  Ивану  Ивановичу.
Мужчина,  вижу, крупный и представительный и больше всех старается и даже из
кожи вон лезет.
     Ладно,  думаю,  дам  ему. И стал  обдумывать,  как ему  всунуть, чтоб и
достоинство его не оскорбить и чтоб не получить за это в рожу.
     Случай скоро представился.
     Подходит фельдшер к моей кровати. Здоровается.
     - Здравствуйте, говорит, как здоровье? Был ли стул?
     Эге, думаю, клюнуло.
     - Как  же,  говорю, был стул,  да кто-то из  больных унес. А ежели  вам
присесть охота - присаживайтесь в ноги на кровать. Потолкуем.
     Присел фельдшер на кровать и сидит.
     - Ну, - говорю ему, - как вообще, что пишут, велики ли заработки?
     - Заработки, говорит, невелики,  но  которые  интеллигентные  больные и
хотя бы при смерти, норовят непременно в руку сунуть.
     - Извольте, говорю, хотя  и  не  при смерти, но дать  не отказываюсь. И
даже давно про это мечтаю.
     Вынимаю  деньги и даю.  А  он  этак любезно  принял  и сделал  реверанс
ручкой.
     А на другой день все и началось.
     Лежал я очень даже спокойно и хорошо, и  никто меня не тревожил до этих
пор, а  теперь  фельдшер  Иван  Иванович словно  ошалел от моей материальной
благодарности.  За  день  раз  десять  или  пятнадцать  припрется он  к моей
кровати. То,  знаете ли, подушечки поправит, то в ванну поволокет, то клизму
предложит поставить.  Одними градусниками замучил он меня, сукин кот. Раньше
за  сутки  градусник  или два  поставит  -  только  и  всего.  А  теперь раз
пятнадцать. Раньше ванна была прохладная и мне нравилась, а теперь набуровит
горячей воды - хоть караул кричи.
     Я уже и этак,  и так - никак. Я ему,  подлецу, деньги еще сую - отстань
только, сделай милость, он еще пуще в раж входит и старается.
     Неделя прошла - вижу, не могу больше.
     Запарился я, фунтов пятнадцать потерял, похудел и аппетита лишился.
     А фельдшер все старается.
     А раз он, бродяга, чуть даже в кипятке не сварил. Ей-богу. Такую ванну,
подлец, сделал - у меня аж мозоль на ноге лопнула и кожа сошла.
     Я ему говорю:
     - Ты  что же, говорю,  мерзавец, людей в  кипятке варишь? Не будет тебе
больше материальной благодарности.
     А он говорит:
     -   Не  будет  -  не  надо.  Подыхайте,  говорит,  без  помощи  научных
сотрудников.
     И вышел.
     А  теперича  снова идет все по-прежнему: градусники  ставят  один  раз,
клизму по мере надобности. И ванна снова прохладная, и никто меня больше  не
тревожит.
     Не зря борьба с чаевыми происходит. Ох, братцы, не зря!