Дело было, нельзя сказать, что запутанное. Все было дозольно-таки ясно и скучно.Преступник сознался в своей вине. Да, действительно, он влез в чужую квартиру, придушил чуть не насмерть какую-то квартирную старушонку и унес два костюма, медную кастрюлю и еще какое-то барахло.
Дело было плевое. Неинтересное. Я хотел было уйти из зала суда, но пробраться было трудно. Много народу. К тому же, сосед мой, староватый гражданин с седыми усами, очень неприветливо буркнул, когда я заворочался на своем месте.
Я остался, поглядел на преступника. Тот сидел неподвижно. Глядел безучастно куда-то в сторону.
-- Интересно, сколько ему дадут?--сказал я.
-- Ничего интересного -- сказал старик, мой сосед, -- четыре года со строгой изоляцией.
-- Почему вы так думаете?
-- Не думаю, -- строго сказал старик. -- Кодекс думает.
Но вот вышел обвинитель. Он начал говорить с сильным душевным подъемом. Много неподдельного гнева и презрения было и его словах. Он буквально растоптал преступника. Он сравнил его с самым последним дрянным мусором, который надо выкинуть без сожаления, Я давно не слышал такой превосходной речи. Публика сидела притихшая. Судьи внимательно слушали гневные слова прокурора.
Я поглядел на преступника. Низкий лоб. Тупая челюсть. Звериный взгляд. Да,действительно, форменный бандит. С каким страхом он глядел на говорившего!
-- Здорово кроет, -- сказал я. -- Как бы парня налево не послали, а? Как вы думаете? Высшую меру не могут дать?
-- Ерунда, -- сказал старик, -- четыре года со строгой изоляцией.
Но вот прокурор кончил. После небольшого перерыва начал говорить защитник. Это был довольно молодой человек. Но сколько настоящего таланта было в нем! Какая сила красноречия! Какой неподдельной простотой и искренностью звучала вся его речь! Красноречие -- это большой дар. Это -- большое счастье обладать такой способностью покорять людей своими словами и диктовать им свои желания. Почти полтора часа говорил защитник. Публика дергалась на своих местах. Дамы глубоко вздыхали и пудрили
вспотевшие от волнения носы. Некоторые слабонервные всхлипывали и сморкались. Сам председатель нервно барабанил пальцами по бумаге. Преступник в совершенном обалдении, полураскрыв рот, глядел на своего благодетеля.
Да, конечно, защитник и не пытается отрицать его вину. Нет! Это всe так. Но не угодно ли заглянуть поглубже. Не угодно ли приподнять завесу, скрывающую тайники жизни. Да, преступник виновен, но нужно хоть раз с добрым сердцем взглянуть на этого человека, на его простое, наивное лицо. Я снова посмотрел на преступника. В самом деле, а ведь лицо довольно простоватое. И лоб, как лоб. Не особенно низкий. И челюсть не так уж выдается. Подходящая челюсть. Прямо трудно поверить, что с такой, челюстью можно душить старушку.
-- А ведь парня-то, пожалуй, оправдают, -- сказал я, -- или дадут условно. Очень уж способно говорит защитник.
-- Ерунда, -- сказал старик, -- четыре года со строгой изоляцией.
Но вот суд удалился на совещание.
Публика ходила по коридору, обсуждая прекрасную речь защитника. Многие предполагали, что более одного года условно не могут дать. Мои старик сосал небольшую трубку и сердито говорил в толпе:
-- Ерунда! Четыре года со строгой изоляцией.
После долгого ожидания, суд вернулся в зал. Был оглашен приговор -- четыре года со строгой изоляцией. Конвойные тотчас окружили преступника и увели... Публика медленно расходилась. В толпе я увидел своего старика. Он прищурил глаз и что-то бормотал.
Наверное, он сказал:
-- Вот видите, я же говорил.
Этот человек явно скептически относился к красноречию. Я с ним не согласен. Мне нравится, когда о человеке много и подробно говорят. Все-таки меньше шансов ошибиться.