Два солдата режут свинью. Свинья визжит так, что нет возможности перенести. Я подхожу ближе. Один солдат сидит на свинье. Рука другого, вооруженная ножом, ловко вспарывает брюхо. Белый жир необъятной толщины распластывается на обе стороны.
Визг такой, что в пору заткнуть уши.
— Вы бы ее, братцы, чем-нибудь оглушили,— говорю я.- Чего ж ее так кромсать.
— Нельзя, ваше благородие, - говорит первый солдат, сидящий на свинье.— Не тот вкус будет.
Увидев мою серебряную шашку и вензеля на пикшах, солдат вскакивает. Свинья вырывается.
— Сиди, сиди,— говорю я.— Уж доканчивайте скорей. — Быстро тоже нехорошо,— говорит солдат! с ножом.— Крайняя быстрота сало портит.
С сожалением посмотрев на меня, первый солдат говорит:
— Ваше благородие, война! Люди стонут. А вы свинью жалеете.
Сделав финальный жест ножом, второй солдат говорит:
— Нервы у их благородия.
Разговор принимает фамильярный оттенок. Это не полагается. Я хочу уйти, но не ухожу.
Первый солдат говорит:
— В Августовских лесах раздробило мне кость вот в этой руке. Сразу на стол. Полстакана вина.
Режут. А я колбасу кушаю.
— И не больно? '
— Как не больно. Исключительно больно...
Съел колбасу. «Дайте,— говорю,— сыру». Только; съел сыр, хирург говорит: «Готово, зашиваем». - «Пожалуйста»,—говорю... Вот вам бы, ваше благородие, этого не выдержать.
— Нервы слабые у их благородия,—снова говорит второй солдат.
Я ухожу.