А теперича зажгли, смотрим — тут туфля чья-то рваная валяется, тут обойки отодра­ны и клочком торчат, тут клоп рысью бе­жит — от света спасается, тут тряпица не­известно какая, тут плевок, тут окурок, тут блоха резвится...

Батюшки светы! Хоть  караул кричи. Смотреть на такое зрелище грустно.

В эпилоге рассказа хозяйка квартиры отка­зывается от света: "Чего, говорит, этакую бед­ность освещать клопам на смех".

Мысль рассказа в том, что бедность не испра­вишь электрификацией. Об этом свидетельству­ют и слова хозяйки: "Не желаю, говорит, я со светом жить. Нет у меня денег ремонты ремон-

тировать".

Эта основная мысль поддерживается и сказчиком, который заключает свое повествование: "Эх, братцы, и свет хорошо, да и со светом плохо".

Цензору не понравилась в рассказе излишняя типизация описываемого. Он стоял перед сле­дующими проблемами правки: 1) перевести ти­пичное в единичное, 2) осудить хозяйку как по­литически отсталый элемент (мол, дело не в бед­ности, а просто хозяйка не хочет работать, ей лень  убирать комнату и выводить клопов), 3) дать пример положительного отношения героев к электрификации, 4) снабдить рассказ моралью.

Последняя строчка рассказа была изъята пол­ностью, а вместо нее был дописан следующий

кусок, из которого мы видим, что цензор блестяще справился со своей задачей по всем четы­рем пунктам.

Герой оказывается мастером на все руки, готовым спасти положение:

Я говорю ей:

Да я вам почти даром ремонт произведу! Не хочет.

При твоем, — говорит, — ярком свете придется мне с утра до ночи чисткой и убор­кой заниматься. Обойдусь, — говорит, без света, как обходилась прежде.

Уполномоченный тоже уговаривал ее. даже побранился с ней. Назвал ее размагничен­ной мещанкой. Не сдалась. Отказалась.

Ну и пусть ее как хочет. Лично я при элект­рической лампочке живу и этим бесконечно доволен.

(Сравните: "Эх, братцы, и свет хорошо, да и со светом плохо!")

Свет, я так думаю, соскребет весь наш сор и мусор.

Небольшой правке в сторону лучшего пред­ставления действительности подверглись некото­рые фразы, особенно те, в которых фигурирует слово  "бедность" и его производные. Слова курсивом взяты из оригинальной версии:

Я, — говорит, — милый человек и не ду­мала, что так некрасиво живу.

Я,   - говорит, - милый человек и не думала, что так бедновато живу.

Не желаю, — говорит, — этакую свою скромную обстановку освещать клопам на смех.

Чего, - говорит, - этакую бедность осве­щать клопам на смех.

Взглянул я на хозяйкино барахлишко действительно не густо: мебель у нее жут­кая.

Взглянул я на хозяйкино барахло - дей­ствительно не густо: гниль и гнусь и тря­пицы разные.

Казалось бы, небольшие исправления и до­бавления цензора не могут изменить суть расска­за. Однако это не так. Некоторые рассказы при таких "дополнениях" и переработке теряют са­мое главное — типичность и сатирическую заост­ренность, снижаются до уровня не очень смешно­го бытового анекдота, утрачивают свою социаль­ную направленность.

В "Голубой книге" этот рассказ еще основа­тельнее переработан, в нем есть даже такая ма-

жорная часть:

А что касается общего настроения, то все как переродились. После работы приходят, моются, убирают комнаты, чистятся и так далее. И даже больше — многие стали более

вежливо себя держать, А один даже начал учиться французскому языку. И, наверно, него что-нибудь получится. А некоторые, поскольку стало светло, пристрастились к

чтению и к игре в шашки. И вообще при свете началась другая жизнь, полная инте­ресов и внимания друг к другу.

Здесь много оптимизма, но нет ни сатиры, ни юмора. Может быть, для критиков это и было воплощением их рецептов по созданию "опти­мистической сатиры".

Разберем несколько подробнее рассказ "Гри­маса нэпа", переименованного цензором и выс­тупающего в новом издании под заглавием "Че­ловека обидели". Сюжет рассказа состоит в следующем, в переполненный вагон поезда входит мужчина, а за ним старуха с багажом. Мужчина все время командует, приказывает старухе нес­ти багаж ровнее, не ставить его на колени пас­сажирам и т.д.

Пассажиры, думая, что это он так кричит на прислугу, возмущаются и высказывают свое воз­мущение вслух. Когда же мужчина объясняет, что эта старуха не прислуга, а его мать, публика успокаивается, ей делается неловко, а тот человек, который возмущался, просит у мужчины прощения:

Извиняюсь все-таки. Мы не знали, что это ваша преподобная мамаша. Мы подума­ли как раз, знаете, другое. Мол, это, по­думали, домашняя прислуга. Тогда изви­няемся.

Пассажирам тоже стало неловко. Они тоже чувствуют себя виноватыми: Другие пассажиры сидели молча и избегали взгляда этого оскорб­ленного человека".

Сатирически осмеивается автором в этом рас­сказе понятие "эксплуатация трудящихся", понятое не с этической точки зрения, а с точки зрения тогдашнего закона — Кодекса Труда. Поэтому и публика чувствует себя виноватой — ведь ника­кой эксплуатации не было, старуха всего-навсе­го — мамаша. В рассказе советская этика проти­вопоставлена общечеловеческой этике, по кото­рой отношение к родителям — одно из главных мерил достоинств человека. Вокруг же среди пассажиров не нашлось ни одного, посмотревше­го на эту сцену глазами просто человека, а не с точки зрения эксплуатации.

Цензор не позволил себе оставить рассказ в та­ком виде. Переделка прошла по следующим пунктам.

Был введен еще один пассажир, положительный герой, который стыдит мужчину с уси­ками. В его уста вложена следующая сентенция.

Мамашу надо еще более пламенно ува­жать, чем домработницу. Недопустимо нагружать ее узлами и корзинками, и при этом грубо орать на нее.

Молчание пассажиров объясняется не чувст­вом вины по отношению к оскорбленному чело-

веку, а простои трусостью:

а и другие пассажиры теперь молчали, не желая, должно быть, связываться с этим

типом.

Было изменено ироническое заглавие рас­сказа "Гримаса нэпа". Ведь под этим фактически подразумевалась гримаса советской власти. Но­вое заглавие, хоть и не уничтожало ироническое понимание, но переводило иронию в другую плос­кость, выдавая типичную черту общества за еди­ничный случай: "Человека обидели".

 Речь персонажей была несколько исправлена, так что их культурный уровень восприни-

мался читателями как не такой уж низкий.

Несколько удачных иронических мест тек­ста были заменены случайными словами, унич­тожающими комический эффект. Например, иро­ническая фраза: "Где же это возможно одной старухе узлы на головы ложитъ?" была заменена на проходную фразу, лишенную всякого юмора: