вот пример контраста в восприятии ситуа­ции. Синебрюхов возвращается в родную дерев­ню и узнает, что его жена, считая его "умершим покойником", вышла замуж за другого. "Ой-е-ей", — восклицает герой от такой неожиданной новости, — "что же вы со мной такоеча сделали!" Все же он решает навестить жену. Читатель, пони­мая душевное состояние Синебрюхова, вправе ожидать какого-либо тяжелого объяснения, ка­кой-либо трагической реакции героя на то, что он увидит дома. Реакция следует, однако, совер­шенно необычная. Оказывается, героя мало волнует разрыв с семьей, беда-бедишка состоит в том, что новый муж присвоил все его "добриш­ко". Много позже подобная ситуация будет пов­торена в рассказе 1933 года "Врачевание и психи­ка", где муж, застав жену с любовником, на ко­тором он замечает свою одежду, яростно кричит ему: "Сволочь, сымай френч!" Примеры такого рода легко принять за элементарно-комическое, за воплощение того, что мы называем "комизмом персонажа". Однако это не совсем так. Сатирическое здесь несомненно присутствует, но опосредствованно, ибо, хотя реакция героев и преувеличена (сатира и юмор — всегда преувели­чение и карикатурирование, т.е. всегда в некото­ром роде "искажение действительности"), реак­ция эта вполне типична для описываемого вре­мени. Острый экономический кризис изменяет отношение человека к жизни, сдвигает его цен­ностные ориентации. Желание выжить и приспосо­биться вытесняет все идиллическое и романти-

ческое в нем на второй план. Особенно подвер­женным такой метаморфозе оказывается чело­век, вырванный из своей среды или волею случая поставленный не на свое место. Зощенковская сатира строится на комизме типичного героя в типичных обстоятельствах, а не на каких-то вы­думанных, необычных персонажах, попадающих в необычные положения. Известно, что Зощенко писал на животрепещущие темы и проблемы сво­его времени, широко пользуясь для этого теку­щей периодикой, в основном газетной. Поэтому рассказ Зощенко — это не только смешная ис­тория, но и документ времени.

Маленький человек из народа зощенковскиХ рассказов вовсе не мещанин, как его обычно представляют критики, а рабочий или крестья­нин, вдруг осознавший себя под влиянием новой идеологии важным  человеком, "гегемоном", представителем передового класса. Но, усвоив мысль о своей исключительности, он остается тем же невежественным и темным человеком, каким он был прежде. Однако в новых условиях у этого маленького человека появляются большие пре­тензии, он уже начинает думать, что ему все поз-волено, начинает быть грубым и нахальным. Еще в одном из ранних рассказов Зощенко выводит крестьянина, который, увидев на деньгах вместо царя изображение мужика, решает, что теперь он может вести себя так, как он хочет (Фома невер­ный) .

Герой Зощенко всегда прав, он искренне не понимает, почему не все согласны с его взгляда­ми и мнениями, — ведь он же старается жить по новым законам, в стране, например, провозг­лашено равенство, а его, театрального осветите­ля, при съемках на общую фотографию помести­ли с самого краю, а тенора, например, попросили сесть в центр. Несправедливо! Возмущенный и оскорбленный осветитель в отместку за такую дискриминацию вырубает во время представле­ния свет. Когда тенор отказывается петь в таких условиях, наш герои разражается тирадой:

Пущай не поет. Наплевать ему в морду. Раз он, сволочь такая, в центре сымается,

то и пущай одной рукой поет, другой свет зажигает. Дерьмо какое нашлось! Думает

тенор, так ему и свети все время. Теноров нынче нету

Театральный механизм

Подобное же непонимание демонстрирует Зощенковский герой и по вопросу происхождения. Ведь у него с этой графой в анкете, слава богу, все в порядке. Поэтому он решает, что, если в пьяном виде он остановит электричку, ему ничего за это не будет:

Вот Володя сел и начал маленько прояв­лять себя. Дескать, он это такой человек, что все ему можно. И даже народный суд, в случае ежели чего, завсегда за него засту­пится. Потому у него, — пущай публика знает, — происхождение очень отличное. И родной дед его был коровьим пастухом, и мамаша его была наипростая баба...

Тормоз Вестингауза

Герой рассказа "Крестьянский самородок" искренне озадачен тем, что редактор не принял

его стихи для печати:

Чего ж они говорят? Может, они, как бы сказать, в происхождении моем сомнева-

ются — чистый крестьянин. Можете редак­торам так и сказать: от сохи, дескать. Потому кругом крестьянин, и дед крестьянин, и отец, и которые прадеды были - все насквозь крестьяне.

Крестьянский самородок

Здесь необходимо сделать небольшое отступ­ление. Несоразмерность Зощенко с другими юмористами заключается еще и в том, что ему удалось создать образ своего лирического героя.

Термин этот я беру в таком виде, в каком он по­нимается в применении к лирической поэзии (хо­тя эпитет "лирический" не очень-то ассоциирует­ся с героем Зощенко). Лирический герой — это человек с определенными взглядами, навыками, мышлением и кругозором, от лица которого ведется повествование. Он может рассказать как о себе, так и о том, что случилось с другими, но все в его рассказе дается под его особым углом зрения, просматривается через призму его кру-

гозора. у читателей юмористики, написанной в сказовой манере как до Зощенко, так и после него, никогда не возникала мысль принять ав­тора за героя-сказчика; только Зощенко удалось обмануть массового читателя, который искренне считал, что действительно есть такой человек из

народа, пишущий, думающий и говорящий вот таким именно образом. Иллюзия сказа сопро­вождалась у Зощенко иллюзией лирического ге­роя и поддерживалась тем, что читатель не встре­чал вещей Зощенко, написанных в каком-либо ином ключе. Писатель и его лирический герой сливались в воображении читателя в одно целое.

Рассказчик был "свой" с "правильным проис­хождением", всегда стоящий на стороне ново­введений, всегда поддерживающий все государ­ственные и общественные начинания. Он всегда "за", но поддерживая и развивая ту или иную идею, он то проговаривается, то доводит ее до абсурда. Из этого говоримого им лишнего мате­риала читатель получает понятие об истинном по­ложении вещей в стране: жилищном и продукто­вом кризисе, пьянстве, воровстве, спекуляции, о методах проведения кампаний по режиму эконо­мии, ликвидации безграмотности, о партийных чистках и т.п. Сатирическое обнаруживается чи­тателем, но ни автора, ни рассказчика нельзя об­винить ни в критике властей, ни в очернении дей­ствительности, ибо ведь он целиком и полностью все поддерживает. Ирония скрытого от глаз чи-