1(к стр. 120)

Интересно  отметить, что  некоторые знаменитые люди  рассматривали свою хандру и "презрение к человечеству" как нечто высокое, малодоступное простым смертным, полагая при этом, что это не признаки физического нездоровья  и не результат  неправильной  жизни,  а  что-то  возвышенное   и  исключительное, полученное ими в силу большого назначения жизни.

Обычно биографы из почтительности поддакивают этим мыслям и утверждают, что  гениальный человек  не  мог  ужиться в  той пошлой обстановке,  которая окружала его.

Вот список наиболее замечательных и  всем известных  людей (музыкантов, художников и писателей), закончивших свою жизнь в самом цветущем возрасте: Моцарт (36 л.), Шуберт  (31),  Шопен (39), Мендель-сон (37), Визе (37), Рафаэль  (37), Ватто (37),  Ван-Гог  (37),  Корреджио  (39), Эдгар По  (40), Пушкин  (37),  Гоголь (42),  Белинский (37),  Добролюбов (27),  Байрон (37), Рембо (37),  Лермонтов  (26), Надсон  (24), Маяковский (36), Грибоедов (34), Есенин (30), Гаршин (34), Джек Лондон (40), Блок (40).

Сюда можно  добавить еще  много имен  знаменитых  людей, умерших  около сорокалетнего возраста:

Мопассан (43),  Чехов  (43),  Мусоргский (42),  Скрябин (43),  Ван Дейк (42), Бодлер (45) и другие.

Необходимо  отметить следующее: некоторые из  этих замечательных  людей покончили жизнь самоубийством, иные умерли от чахотки, третьи от неожиданных и, казалось бы, случайных  болезней. Но если присмотреться ближе, то никакой случайности  не оказывается. Все совершенно логически  вытекало  из прожитой жизни. Все было "заработано собственными руками" '.

Даже смерть от эпидемического  заболевания   не   доказывает   еще случайности. Здоровый,   нормальный    организм    оказал   бы   достойное сопротивление, для того чтобы одержать победу над болезнью.

Автор хочет этим сказать, что случайной смерти как бы не существует. Даже насильственная смерть, скажем, дуэль  и смерть  Лермонтова, скорее похожа на самоубийство, чем на случайную гибель.

Дуэль и смерть Пушкина  также в какой-то  мере  напоминает самоубийство или желание этого, может быть даже  и не доведенное  до порога  сознания. Во всяком случае, если проследить все  поведение поэта  за последние три-четыре года жизни, то это соображение покажется правильным. Достаточно сказать, что Пушкин за последние полтора  года своей  жизни сделал три  вызова  на дуэль.

Правда, два первых вызова  (Соллогуб, Репнин)  остались  без последствий, но они были показательны -  поэт сам  стремился  найти повод для  столкновений. Настроение искало объект * .

*)  Автор не рассматривает этих  людей вне  эпохи.  Нет  сомнений,  что личное  свойство  и поведение того или  иного  человека создавались средой и всеми особенностями эпохи. О чем мы и будем говорить попутно. В молодые годы Пушкин давал повод для дуэли, но не стремился найти его.

Третья,  состоявшаяся дуэль,  привела Пушкина к гибели. Однако погиб не тот здоровый, вдохновенный Пушкин, каким мы  его обычно представляем себе, а погиб больной, крайне утомленный и неврастеничный человек, который сам искал и хотел смерти. Уже  начиная  с конца 1833 года  жизнь Пушкина  стремительно идет к концу.

Можно вспомнить слова сестры поэта - Павлищевой:

"Если бы пуля Дантеса не  прервала его жизни, то он немногим бы пережил сорокалетний возраст".

И в самом деле: здоровье Пушкина в конце 1833 года резко изменилось. Известна запись О.Пушкине в январе 1834 года (Граббе):

"Пылкого, вдохновенного  Пушкина уже не было. Какая-то грусть лежала на его лице". Осипова пишет в 1835 году:

"Приехал Пушкин, скучный и утомленный..." Муж сестры поэта пишет: "Сестра была (в январе 1836 года) поражена его худобой,  желтизной лица и  расстройством нервов.  Ал.  Серг.  не  мог долго  сидеть на одном  месте, вздрагивал от звонка и шума..."

Начиная с 1834 года в письмах Пушкина все время попадаются такие фразы: "Желчь волнует  меня...",  "От  желчи  здесь  не  убережешься...",  "У  меня решительно  сплин...", "Желчь  не унимается...", "Все дни  болит голова...", "Начал много, но ни к чему нет охоты...", "Головная боль одолела меня...".

Эти письма написаны человеком несомненно больным, разбитым и страдающим неврастенией.

Эта болезнь развивалась и  усиливалась со дня на день и привела поэта к желанию  смерти.  Известна  запись,  сделанная  со  слов  Е.  Вревской:  "За несколько   дней  до  дуэли  Пушкин,  встретившись  в  театре  с  баронессой (Вревской), сам сообщил ей о своем намерении искать смерти". Эта смерть была не случайна. Целый ряд противоречий, политических и личных, двойственное отношение к своему  социальному   положению,  запутанные   материальные  дела  и   почти невозможность  изменить  жизнь  -  покинуть   столицу  без  того,  чтобы  не поссориться со двором,- все  это расшатало силы поэта и привело его к такому физическому состоянию, при котором поэт стал искать выхода в смерти.

В двух случаях Пушкин продолжал бы жить.  Первое  - Пушкин  отбрасывает политические колебания и,  как,  скажем, Гете, делается своим  человеком при дворе. Второе - Пушкин порывает со двором и идет в оппозицию.

Двойственное же положение, в котором находился поэт (кстати сказать, не только по  своей  воле), привело  его  к  гибели.  Противоречия  не ведут  к здоровью. Эта смерть была не случайна и неизбежна. Эта смерть была похожа на самоубийство.

Самоубийство  же,  по  мнению  автора,  не может  быть  случайным.  Тут громадная ошибка, когда говорят: у  человека была сильная воля, и поэтому он мог покончить с собой. Это,  несомненно, не  так. По большей  части  никакой воли самоубийца не проявляет. Попросту у человека создается такое физическое состояние,  при  котором  уничтожение себя является как  бы нормальным  и не случайным актом. (Можно допустить лишь редкие исключения.) Обычно говорят:  он  покончил с  собой,  потому что  у него было  такое

душевное состояние. Это  верно. Но тут пропускается  одно звено. Такое звено пропускают, когда, скажем, говорят: у пьяницы дрожали руки. Что это  значит? Это значит, что центры,  истощенные  и разрушенные алкоголем, плохо заведуют движением. У  самоубийцы  же  душевное  состояние,  то  есть  мозг,  ослабленный и истощенный навязчивыми мыслями и в дальнейшем, может быть, отравленный ядами неправильно  работающих  внутренних  органов,  приводит  в  такое  полнейшее расстройство все тело и  всю секрецию, что человек, в сущности говоря, почти не делает над собой насилия, заканчивая свою жизнь.

Конечно,   бывают   самоубийцы   в   состоянии  аффекта,   в  состоянии умоисступления.  В   этом  случае  картина  упадка  одинакова,  хотя   и  не равноценна. Мозг, охваченный  тревогой, тоской,  страхом, быстро  истощаясь.

или.  скажем,  отравляясь,  или  находясь  в  полупарализованном  состоянии, приводит  жизнь тела в такую.  правда временную, негодность, что человеку не составляет труда искать смерти.

Такого рода  самоубийства, конечно,  бывают  нередко. Но это  случается главным образом с  истерическими людьми и обычно  имеет благоприятный исход, поскольку сам  самоубийца приходит (скажем, от  холодной воды)  в нормальное состояние и  деятельно помогает людям спасти себя, крича  о  помощи и требуя спасательных кругов, врачей и карету "скорой помощи". Люди же, ищущие смерти не  в  состоянии временного исступления,  от  такой помощи  отказываются  и, спасенные раз, все равно и почти всегда заканчивают свои дни  насильственной смертью.

Природа  в   этом   смысле   как   бы   идет   навстречу.  Ослабленный, полупарализованный мозг почти не имеет реакций на боль, и, стало быть, страх смерти и инстинкт cохранения жизни значительно притупляются.

Приходилось  видеть на войне, как раненые  и ошеломленные люди долго не ощущают не только боли, но даже и своей раны. В декабре 1930 года я видел, как раненых при катастрофе (товарный поезд подмял под себя трамвай) отвозили в больницу. Один молодой человек, находясь в сознании, сказал пожарному:

- Я сам доберусь  до больницы. Помогите лучше вот этой  женщине. У нее, кажется, сломана рука.

Как оказалось в дальнейшем,  у этого  молодого  человека были вдребезги разбиты ноги. И не только пойти - он не мог даже двинуться. Тут  природа как бы подготовляет человека к смерти,  нередко лишая  его разума  и  чувствительности.  При  любой  почти  смерти, даже,  скажем,  при замерзании, симптомы обнаруживаются прежде всего со стороны нервной системы.

Замечается    сильное    притупление    ощущений    и   полное    отсутствие чувствительности. Мозг находится в полупарализованном состоянии, и переход к смерти нечувствителен.

И, стало быть,  наоборот - чем-либо  ослабленный и  полупарализованный, истощенный  мозг   не  защищает  организм  от   смерти,  а,  напротив  того, способствует ей, даже ищет ее и, во всяком случае, поощряет поиски.

Конечно,  некоторые  самоубийства  на первый взгляд поражают и изумляют своей казалось бы неожиданностью. Джек  Лондон, этот  здоровяк  и  "матрос",  этот  писатель  величайшего оптимизма  и утверждения  жизни, покончил с  собой на сороковом году  жизни. Смерть эта казалась действительно неожиданной и невероятной. Родные писателя

долгое время даже скрывали это обстоятельство.

Что  же  оказалось?  Джек  Лондон в  течение  восьми-девяти лет написал столько, сколько другой  писатель, при  нормальной работе, мог бы  сделать в течение своей продолжительной жизни.

Почувствовав  крайнее  утомление, писатель  бросает работу и уезжает на какие-то чуть ли не Соломоновы острова, надеясь там  починить свое  здоровье долгим отдыхом и путешествием.

Однако мозг,  ослабленный  крайним и  длительным напряжением и  отчасти алкоголем,  не   мог  восстановить  и   даже  поддержать  нормальную  работу организма.  Потерянная  инерция,  на  которой держался  писатель, рухнула. И реакция была  столь  велика,  что человек  без  сожалений расстался со своей жизнью.

Это, так сказать, в  общих чертах картина гибели этого человека. Какова же  внутренняя механика гибели?  Как простыми словами, не переводя  на  язык науки, точнее объяснить механизм этой катастрофы?

Мозг, то есть нервные центры мозга, заведует всем внутренним хозяйством и регулирует работу всех органов.

Усиленная  мозговая   работа   возбуждает   и   искусственно  усиливает деятельность всех  органов. (Заметим, что чем  сильнее нервные раздражители, тем обычно интенсивней эта внутренняя работа органов.)

Но  вот работа прекращена. Нервных  раздражителей больше не существует. Привычный поток  крови к нервным центрам  и  усиленное питание  этих центров прекращается.  Работа центров идет вяло  и с перерывами. Это влечет за собой вялость  и  даже  по  временам  бездеятельность  многих  органов  внутренней секреции. И налицо картина крайнего ослабления и крайнего упадка жизни.

У Лондона нервное раздражение, в силу огромной работы, было чрезвычайно велико.  Тем сильнее  оказалась реакция, когда эти раздражители были убраны. Эта смерть, если так можно сказать, произошла от неумелого обращения с самим собой.

Сделаем  сравнение. Если  автомобиль, идущий  со скоростью восьмидесяти верст  в час,  резко  остановить, то  катастрофа неизбежна. Это  знают люди, управляющие машинами, но этого почти не знают люди, управляющие своим телом.

Смерть Лондона была не случайна. Но можно ли  было  ее избежать? По-видимому, можно. Тут потребовался бы постепенный переход на отдых. Потребовались  бы временно  иные раздражители, которые  поддержали  бы  работу  организма и  не  создали  бы  столь сильной реакции. Такие раздражители, как смена впечатлений, поездка и путешествие, в

данном случае,  конечно,  не могли помочь.  Они  были  слишком  неравноценны прежним  раздражителям.  На  это  можно  было  бы  пойти  при незначительном переутомлении.

Вопрос этот,  конечно, чрезвычайной  сложности,  и о  нем будет  речь в дальнейшем. Пока только отметим, что смерть этого писателя была не случайна, но она была неизбежна.

Крайнее  утомление  мозга  и   неумение   создать  себе  сколько-нибудь правильный отдых привели и Маяковского к ранней смерти.

Политические  противоречия не раздирали поэта - их не было. Тут главным образом была  трагедия постоянной работы. Даже  гуляя  по улицам, Маяковский бормотал стихи. Даже играя в карты, чтоб перебить инерцию работы, Маяковский (как он  говорил  автору), продолжал  додумывать.  И  ничто  - ни поездка за границу, ни увлечения,  ни сон - ничто не выключало полностью его головы.  А если иной  раз, создавая  насильственный отдых,  поэт  и  выключал  себя  из работы, то вскоре, боясь крайнего упадка сил,  снова брался за работу,  чтоб создать ту повышенную нервную инерцию, при которой он чувствовал, что живет.

Трудно  сказать,  как именно  создалось  такое состояние.  Быть  может, существовали  какие-нибудь  природные  свойства,  какие-нибудь  органические неправильности нервных  центров.  Но,  может быть,  это  создалось благодаря собственным ошибкам и собственному неумению руководить собой. Известно, что Маяковский, выезжая,  скажем, отдыхать на  юг, менял  там свой режим  - подолгу лежал на солнце, вел размеренную жизнь, но для головы, для  мозга он режима не  менял.  Он продолжал работать, продолжал обдумывать свои новые произведения. И даже нередко  выступал  перед  публикой с чтением своих стихов. Это был, конечно, не отдых. Это создавало  хроническое нервное

перераздражение.  Поэт  с  каждым годом чувствовал себя  все  хуже. Головные боли, вялость и разбитость усиливались.

Следует  отметить,  что  причины своих  недомоганий  Маяковский видел в другом.  Свои  частые  недомогания  поэт приписывал то туберкулезу,  который якобы начался у  него (как ему  одно  время казалось), то табаку.  Он бросил курить и вовсе бросил пить,  отказываясь даже от рюмки вина, однако никакого улучшения, конечно, не последовало.

Утомленный  и  ослабленный  мозг  не  слишком  заботится  о  внутреннем хозяйстве, которым он заведует и  которое он регулирует. Это и привело поэта к гибели.

Все  другие  причины и обстоятельства были чисто случайными.  И если бы этих причин не было, нашлись бы иные  причины,  которые толкнули бы поэта на самоубийство. Настроение искало объект. Такая трагедия и гибель нередко случались с великими людьми. И  причины такой гибели часто  создавались  не только социальными обстоятельствами или противоречиями,  а  попросту  иной  раз непомерной  тратой нервной  энергии, неумением обращаться  с самим собой  и  неумением заведовать  своей  сложной машиной - своим телом.

Многие из замечательных  людей погибли также  от чахотки. Вот  болезнь, которая чаще всего поражала поэтов, писателей и музыкантов. Случайность  заражения  этой болезнью  почти  отпадает.  Был целый  ряд случаев,  когда здоровые люди в  течение  долгих  лет жили  и  ухаживали  за больными чахоткой и сами не заражались.

Шопен  умер  от  чахотки  на сороковом  году своей  жизни.  Жорж  Занд, прожившая  с ним  вместе  несколько  последних лет,  осталась до конца своей жизни  здоровой. Жена Чехова также не заразилась  этой болезнью.  от которой умер Антон Павлович. Стало быть, тут все дело в особой склонности, в особом предрасположении  подорванного  организма. Ведь  нередко бывали  случаи, когда  люди по доброй воле  прививали себе ту или иную болезнь, чтобы  на  себе проследить течение ее, однако не заболевали.

Был невероятный  случай, когда мюнхенский профессор Петтенкофер (в 1883 г.),  желая  доказать,  что  микробы  не  для  каждого человека представляют опасность  и даже что они  сами по  себе безвредны, взял пробирку с ядовитой культурой холерных  вибрионов  и  на  глазах  многих  свидетелей  выпил  все содержимое   ее.  Петтенкофер  не   только  не  умер.  но  даже  не  заболел расстройством желудка.

Этот невероятный  случай назван наукой загадочным. Высказывали  мнение, что микробы  действительно  не  для  всех  опасны  и что  требуется  особое предрасположение  и  особые  свойства ослабленного  организма.  Это  мнение, вероятно, и есть наиболее правильное. Вообще же вопрос  о сопротивляемости организма остается до сего времени неразрешенным. Здесь, по-видимому,  можно провести параллель и в отношении заболевания чахоткой. По-видимому, надо иметь особую склонность и, может  быть,  особое,

неправильное питание легких, чтоб заболеть чахоткой.

Существует распространенное  мнение, будто  больной туберкулезом обычно отличается чрезвычайной склонностью к чувственности и  повышенным эротизмом. Однако  возможно, что  тут  в какой-то  мере  причина спутана со следствием. Повышенная  чувственность,  требуя   большого  расхода  энергии,  несомненно нарушает  и  понижает  питание  легких  и  создает благоприятную  почву  для туберкулеза.

Конечно,  не только повышенная  чувственность, но  и всякая  непомерная трата сил может создать аналогичную картину.

А если это так,  то  и  чахотка  не  является чем-то  неожиданным  и случайным, даже при  условии неблагоприятной наследственности. Она,  правда, нередко и даже по большей части возникает  в силу социальных причин и бывает часто  как  бы  неизбежной  благодаря  непомерной работе  и  крайне  тяжелым условиям  жизни, но вместе с  тем она  также происходит  и за счет неумелого обращения со своим организмом.

В заключение этой статьи автор хотел сказать несколько слов о Гоголе и о причинах его ранней смерти. Болезнь, психоз и смерть Гоголя чрезвычайно характерны и поучительны.

Конечно, о Гоголе должна быть особая речь. Кажется даже  странным,  что этот великий человек,  вернее - великий писатель,  находится в нашем списке, то есть в списке тех лиц, которые чего-то не поняли. Из  чувства почтения к этому  писателю автор  не  решается окончательно утверждать  свои мысли.  Быть  может,  автор  и  сам  тут  в  чем-нибудь  не разобрался.  Но  все же нам кажется, что  Гоголь  совершил грубейшую ошибку, приведшую его к душевной болезни и к ранней смерти.

С тридцати лет Гоголь ездил по европейским курортам  в поисках своей утраченной молодости.

Он ждал, что исцеление придет  к нему, если он примет столько-то ванн и выпьет столько-то стаканов карлсбадской воды.

Он с серьезным видом писал  об  этом своим  друзьям. Эти письма  просто тяжело читать. Представление Гоголя  о своем организме иной  раз доходит  до полной наивности, что идет вразрез с его умом и пониманием жизни. Но автор в данном случае делает поправку на эпоху.  Каждая эпоха бывает слепа к каким-то вещам. Гоголь искал исцеления от  воды  и от  путешествий, в  то время как это исцеление  могло  прийти  к  нему  лишь  изнутри.  Быть может, стоило только изменить  свое отношение  к тем вещам, которые его  тревожили. Что, пожалуй, можно было сделать, так как больших противоречий политических и общественных писатель не знал.

Философ Сенека (53 г. нашей эры) писал своему другу Люцилию:

"О Люцилий, чему ты дивишься, что  путешествия тебе не помогли. Ведь ты повсюду  за  собой  возил  себя самого".  (Эту  замечательную  фразу  Сенека приписывал Сократу.)

Так  вот, Гоголь повсюду возил  с собой себя самого и ничего не  сделал для  того,  чтобы изменить  это  и предотвратить  душевную болезнь,  которая развивалась при крайне ненормальном течении его жизни. Гоголь умер  на  42-м  году жизни. Врачи, лечившие его последние  годы, находились  в  полнейшем недоумении  по  поводу его  болезни.  Казалось  бы, никаких болезней у  него  не  было.  И, конечно, восемьдесят лет  назад эти болезни распознать было  трудно.  У  него  был нарушен обмен веществ и  была

неправильная, крайне ослабленная работа всех органов,  несомненно  вызванная расстройством внутренней  секреции,  которая,  в  свою  очередь,  пришла  в

негодность в силу крайнего переутомления  нервных  центров.  Необходимо сказать, что внутренняя секреция  находится в теснейшей связи с  тем аппаратом, который состоит из ряда центров, находящихся в мозгу '. Это  так  называемая  вегетативная  нервная  система, которая, кроме центров в мозгу, состоит еще из нескольких нервных стволов,

Стало  быть, значительное  утомление  мозга и  неправильное питание его нарушают работу  секреции,  которая,  в свою очередь,  неправильно  работая, отравляет мозг и кровь химически неправильной продукцией своих желез. Тут,  вероятно, дело  не только в систематическом  утомлении. В  данном случае (у Гоголя)  можно допустить  какую-то  наследственную неправильность, какую-то  слабость  механизма,  заложенную   в  центральных  частях  нервной системы, которая  регулирует и создает обмен веществ. В наши годы  медицина, без  сомнения, признала бы у Гоголя  психоневроз, который,  вероятно,  можно было убрать путем тщательного  психоанализа и перевоспитания  характера. При

разумном отношении это не привело бы к душевной  болезни.  В молодые годы  у Гоголя большой нервный подъем сменялся сильнейшей депрессией. Это как раз  и указывает  на  непорядки  в  регуляторе,  который  ведает  темпом  и  ритмом организма.  В   молодые   годы   Гоголь  отчасти  умел   бороться   с   этой неправильностью, правда скорей  инстинктом,  чем  рассудочно.  Он  перебивал неправильную и ложную инерцию упадка сменой впечатлений, путешествиями. Он встряхивал  себя с ложной позиции, как  встря-хивавают, чтоб зажечь, электрическую лампочку с порванным волоском. Если б Гоголь изучил себя более внимательно и понял некоторые особенности своего не  совсем здорового мозга, он  смог бы  управлять собой  и не допустил бы  развития  душевной  болезни, которая  возникла от целого рядя  причин  и ненормальностей  как внутреннего

порядка, так и внешней линии его жизни. Интересно  и  доказательно  отметить,  что  физическая  смерть   Гоголя последовала  именно  из-за  неправильного  обмена веществ.  Последние недели своей  жизни,  будучи  психически  больным. Гоголь  ел  чрезвычайно мало,  а последние дни он вовсе отказывался от еды.

имеющих разветвления  по всему телу. Аппарат этот регулирует и заведует деятельностью  центра, работой кишечно-желудочного  канала,  кровообращения, выделением  химических  секретов  желез  и  т.  д.  Эта  связь  (несомненно, взаимная) между железами секреции и нервной системой чрезвычайно сложна и не окончательно изучена. Во  всяком  случае, тесная  связь  установлена  - укол булавкой в определенный  участок мозга  вызывает появление в моче  животного сахара.

Тогда   врачи  стали   его   кормить  насильно.   Однако   желудок  его бездействовал.   И   Гоголь  умер  в   полном  упадке   сил   от  полнейшего функционального расстройства всего организма.

В сущности говоря, тут все  дело было в истощенном мозгу. Правда, врачи говорят, что мозг сам по себе не истощается. Но это, вероятно, не совсем так - неправильное  питание мозга,  конечно, изменяет состав  клетки и истощает нервные  узлы,  а стало быть.  истощает или,  лучше  скажем, ослабляет мозг, который является  главным  регулятором  нашего  тела,  и  ни  одно жизненное явление,  ни  один  процесс,  ни  один  жизненный  акт  не  совершается  без предварительного  нервного  импульса и без особой реакции мозга. И, повредив этот  аппарат,  нарушив  правильность   его  отправлений,  можно  тем  самым совершенно запутать и привести в негодность работу всех органов.

Повредить же этот сложный и  нежный аппарат чрезвычайно легко. Желудок, сердце  и  легкие  существуют  миллионы  лет  -  они  неразрывно  связаны  с человеческим существованием. Мозг  же как аппарат мышления возник недавно. И это тем более требует бережного и умелого обращения.

III (к стр. 120)

Таких людей, бросивших  работу в молодые  годы,  чрезвычайно много.  Из великих можно  назвать: Глинка,  Шуман, Фонвизин, Дэви, Либих,  Буало, Томас Мур, Вордсворт, Кольридж и другие.

Очень  характерна жизнь  нашего замечательного композитора  Глинки.  Он прожил 54 года, но примерно  в 38 лет деятельность его  почти заканчивается. Он  берется писать  две новые оперы, но  бросает работу. И последние 10  лет находится в большой депрессии - пишет лишь мемуары о своей жизни и церковные произведения.

Буало прожил до 75 лет, но с  40 уже не работал. Знаменитый химик Дэви, открывший ряд  новых элементов (калий,  натрий, барий и магнезий), открывший газ ацетилен, изобретатель предохранительной лампочки, названной его именем, гениальный физик и химик Дэви в 30  лет уже близится  к закату. И в 33  года его научная деятельность обрывается. Однако после этого он живет  еще  20  лет.  Причем  интересно отметить  силу разрушения  или, скажем,  изменения  работы   его  мозга.   За  эти   20  лет  он  пишет  две незначительные и даже  странные книжки. Одна из них- "Руководство  к  ужению рыб". Вторая - "О культуре".  Последняя книга признавалась любопытной и даже

замечательной, но человечество, несомненно, обошлось бы и без нее. Вот еще  картина  гибели  и  разложения  великого человека.  Знаменитый немецкий  химик  Либих  (1803-  1873)  к  30  годам,  крайне  переутомленный напряженной мозговой работой, уже чувствовал  полнейший упадок сил. Он писал друзьям:

"...Я почти устал  от своей жизни и могу представить себе,  что  в иных случаях выстрел или веревка являются прохладительными средствами".

Вот другое письмо, которое писалось в 35-летнем возрасте:

"...Не будь я женат и не  имей я троих детей -порция  синильной кислоты была бы мне приятнее, чем жизнь..."

Тем  не  менее  человек  прожил  до 70 лет. К 40 годам прекращается его карьера как экспериментатора в области науки. Главные  его  открытия  и  исследования  были  сделаны   до  37-летнего возраста.

Во  второй  половине  жизни   он  кое-как   работал  над   практическим применением своих открытий. Эти работы, однако, практического  применения не имели и не получили никакого распространения. Суп для грудных  детей, порошок для печения  хлеба, кофейный экстракт - вот чем  30 лет занят  был великий человек.  Тут  произошла (как и у  Дэви), по-видимому,  какая- то физиологическая затрата тех  частей  мозга,  которые особенно напрягались при творческой работе. Шуман. Гофман, Леонид Андреев закончили свою деятельность примерно к 36 годам. В 36 лет Л. Андреев писал в письме: "Началась бессонница. Все не сплю -  в  голове  клейстер.  Я  нездоров.  Вдруг сразу начинает отказываться вся машина. Видимых причин как  будто нет. Невидимые - где-то  глубоко, в  душе. Все болит, работать не могу, бросаю начатое".

И в 38 лет:

"Теперь совсем расхворался. Что-то с нервами, что-то с сердцем,  что-то с головой. Все болит, и в особенности распроклятая голова..."

С этих  лет Андреев перестал  существовать как замечательный писатель. Произведения последних лет были посредственны и даже как бы вымучены. Причины были, говоря идеалистическим  языком Андреева, "где-то глубоко, в душе".

Блестящий сатирический английский поэт Ворд-сворт (1770-1851) прожил 81 год. Англия  считала его одним  из  величайших поэтов и называла  его именем целую эпоху  английской литературы,  ту  эпоху,  в  которой  блистали  имена Байрона,  Шелли,  В.  Скотта.   Ворд-сворт  пользовался  в  Англии   большей популярностью, чем даже Байрон. Однако  все  ценное сделано было Вордсвордом до 40  лет.  После чего,  как отмечала история литературы, "он исписался и в течение 40 лет повторял самого себя...".

Другой замечательный поэт Англии,  Кольридж, жил до 62 лет, но в 30 лет оставил поэзию, как сказано у биографа - по болезни, и выступал в дальнейшем только в качестве критика, а еще позже - в качестве философа и богослова.

Чрезвычайно  любопытна  жизнь  и  гибель  нашего  писателя   Фонвизина. Литературная его карьера закончилась в 37  лет. В 40 лет его разбил паралич. Причины  этой  болезни  врачи  установить  не  могли.  Однако  сам  Фонвизин приписывал это исключительно усиленной литературной деятельности. Разбитого  параличом  Фонвизина возили в  колясочке. причем  он  не раз приказывал лакею  остановить свою коляску на набережной, около Академии наук (там  был тогда  университет), и, когда студенты  выходили из  университета, Фонвизин махал  рукой и  кричал им: "Не пишите, молодые люди, не пишите. Вот что сделала со мной литература". Он умер на 48-м году жизни. Напряженная мозговая  работа  подорвала  даже  такие великолепные, даже сказочные силы, как у Наполеона.

На 36-м году жизни Наполеон делает первую грубейшую ошибку.  Он впервые выказывает страх  (то есть,  попросту,  слабость нервов)  перед  Бурбонами - арестовывает на нейтральной зоне герцога Энгиенского и расстреливает его. Про эту ошибку наполеоновский министр полиции ,  Фуше остроумно сказал:

"Это было больше, чем преступление,-это была ошибка".

В 1808 году  Наполеон начинает самую  бесполезную  и даже бессмысленную войну против  Испании.  Один из биографов,  говоря об этой войне,  отмечает:

"Разум Наполеона утратил сознание меры". После первых неудач нервы Наполеона уже заметно стали сдавать. Вернее - нервы Наполеона стали сдавать, и тогда начались  первые неудачи.  После 1808 года  Наполеон стал  не  только раздражительным, но он  буквально приходил в бешенство при малейшем возражении. С этих  лет он уже  подряд проигрывает почти все сражения.  Он затевает плохо  продуманный поход  в Россию.  Он  становится  чувствительным  и  даже малодушным. В период Ста дней он проявляет признаки крайнего безволия  -  он плачет над портретом сына и в ответственнейший момент не едет сам к войскам, а посылает своего генерала. Можно смело  сказать,  что  после 39  лет жизни  Наполеон  как  бы  не существует. О Наполеоне 1815 года  биограф пишет: "Не физическая, а душевная усталость свинцовой тяжестью приковывает его  даже  днем  на  целые  часы  к кровати".

Истощенный, перераздраженный мозг разрушил  этого великого и необычайно умного человека, быть может - одного из умнейших людей. Вот небольшая сценка, которая показывает, насколько Наполеон был умен и насколько понимал физическую сущность вещей. В  1810  году он посетил лагерь зачумленных.  Он хотел  показать пример

мужества и  бесстрашия.  Обойдя лагерь, он  сказал своим  приближенным: "Кто способен побороть страх, тот может побороть и чуму".

И в самом  деле. Страх  -  это  такое  нервное  состояние  (слабость, бездеятельность  многих  нервных  центров),  при  котором  организм особенно восприимчив к болезням.

Закат Наполеона  был  не  случаен.  Он  был,  кроме  того,  неизбежен. Положение обязывало затрачивать колоссальную энергию.

IV (к стр. 120)

Это  устаревшее  слово  "вдохновение",  вероятно, ничего  не  объясняет современному  читателю.  И  поскольку  весь  наш  материал  касается  людей, связанных с творчеством, нелишне об этом кое-что  сказать и расшифровать это понятие,  это   состояние,  которому  приписывались  какие-то  чуть   ли  не божественные свойства.

Старое понятие "вдохновение" не заменено еще другим словом.  Это такое, что ли,  счастливое  сочетание  физического  здоровья,  бодрости,   нервной свежести  и уверенности в  себе, которое  позволяет всю силу  своей личности бросить в одно место - в данном случае, скажем, в искусство. Это есть  мощь, потенция. Это  есть особая, но не совсем  правильная работа всего организма.

Вернее, даже совсем неправильная работа. Вдохновение  - не совсем нормальное состояние.  Это  скорее  перегрузка,  это  высокая работа  организма за счет других, более низких, функций. Это так называемая "сублимация".

Каким образом  и откуда возникает это  творческое  состояние, названное вдохновением? Замечено,  что  человек,   который  живет  распутно,  не   может  иметь вдохновения.  Он может иметь  вдохновение, но он имеет  его  тем меньше, чем больше он распутничает. Причем не только распутство,  то есть излишняя трата энергии, но  и счастливая, равномерная жизнь, благополучие, любовь к женщине - все это весьма плохие обстоятельства для вдохновения.

Правда, классический пример - влюбленные пишут стихи. Но они всякий раз перестают писать,  если их  любовь увенчана.  То есть влюбленные пишут стихи именно  до  того момента,  покуда они не затратили  своей энергии  на  более "низменные" потребности.

Если же. предположим, человека оставила  женщина и этим он несчастен  - есть  все шансы, что он  напишет  какую-нибудь вдохновенную поэму или роман. Таких  примеров мы  знаем  множество  '.' Боккаччио в  своем  предисловии  к "Декамерону" пишет,  что несчастная любовь создала ему эту книгу. Он написал эту книгу  "благодаря Амуру, который освободил его от  своих  уз".  Бетховен однажды, отказавшись от любви, которую предложила ему одна из его поклонниц, сказал  своему другу: "Если бы  я таким образом  захотел  пожертвовать  свои силы, что же бы осталось для лучшего, для благородного""

Чрезвычайно трагична  и показательна в этом смысле жизнь Бальзака. Этот величайший писатель, написавший столько, сколько никому не удавалось, подряд терпел в любви поражения. Человек любил женщину в течение почти 30 лет. И за эти годы он лишь три раза с ней встречался.  Первый раз две недели, второй  раз месяц, и наконец,

уже будучи развалиной,  за полгода до смерти, он женился на ней. Вот  пример необычайной сублимации, переключения низменных процессов на творчество. Ж.  Ж.  Руссо  пишет роман  "Новая  Элоиза" в  тот  год,  когда он, как сообщают  его  биографы, был  безумно  влюблен  в одну  женщину  -  и она не принадлежала ему. Вот еще  один классический пример сублимации. Пушкин делает предложение Н. Гончаровой. Свадьба  назначена на октябрь 1830  года. Пушкин  получает от отца имение Болдино и в последних  числах  августа спешно выезжает  туда для устройства дел. В первых числах сентября  Пушкин собирается вернуться назад. Однако возвращение невозможно. Всюду по случаю холеры расставлены карантины, и путь к Москве и Петербургу отрезан. Влюбленный поэт невольно задерживается в Болдине больше чем на три месяца.

Все  негодование, страсть,  тоска, злоба и бешенство  на задержку,  вся нерастраченная нежность и любовь к  своей невесте -  все это в течение  трех месяцев  "перемалывается",  переключается  на   творчество.  Так  называемая "болдинская  осень"  была  исключительна  по  обилию  творческой  продукции.

Никому, пожалуй,  и  никогда  не  удалось в  течение  трех  месяцев  создать столько, сколько создал Пушкин. Он закончил "Евгения Онегина", он написал  пять "Повестей Белкина",  он написал "Каменный гость", "Пир  во время чумы",  "Домик  в Коломне", "Скупой рыцарь",  "Моцарт  и Сальери",  "Историю  села  Горюхи-на"  и,  кроме  того,

несколько мелких  стихотворений.  Это  была  знаменитая  "болдинская осень", которая всегда поражала историков литературы.

Величайшее  творчество  никогда  почти  не шло  об руку  со  спокойным, размеренным  благополучием и  тем более -  с  удачной  любовью  к  женщинам. Правда, многие,  если так можно сказать, "надували" природу. Гете, например, был женат на неграмотной  служанке, жилс ней, казалось бы, безоблачно долгие годы, однако  он  постоянно влюблялся  в  "прекрасных  женщин",  которых  он встречал при дворе. И эту влюбленность он как бы превращал в поэзию. И  нам не приходилось видеть по-настоящему  счастливых  людей,  которые были бы велики  в своей  работе.  Все они были неудачники в  личной  судьбе. Трагична жизнь Нищие, Гоголя, Канта, которые вовсе не знали женщин.

V (к стр. 120)

Кажутся   чрезвычайно  наивными   и  неуклюжими   те  критики,  которые "уговаривают" писателя вернуться  на  путь художественного  творчества. Одно время,  например,  уговаривали Л.  Н.  Толстого вернуться  к  художественной прозе, в то время как писатель был занят религиозными вопросами. Уговаривали Гоголя.

Конечно,  тут  никакие уговоры  не  помогают. Тут дело не  в  нежелании писателя.  Тут  дело  в  физическом состоянии,  которое  изменить  не так-то просто.

В этом смысле  даже Белинский допустил ошибку, наставляя Гоголя на путь истины и упрашивая его вернуться к прежней художественной работе. Как будто это зависит от писателя. Хорошо, дескать, сейчас вернусь. Такое возвращение могло быть после капитального ремонта всего организма писателя,  что,  например,  не удалось  Гоголю. А  если  бы удалось,  то  он вернулся  бы  и   без  всякого  увещевания.  И,  вернувшись,  создал  бы  не искусственным  образом  "положительный тип",  о  котором  он так мечтал и за

которого все  же  взялся  во втором  томе  "Мертвых  душ",  не  имея  на  то физических данных.

Это, повторяю, могло бы случиться, если б Гоголь вернул свое здоровье и свою  "утраченную  молодость".  И,  может быть, за  порогом  сознания  такое стремление -  найти положительного  героя  - и было стремлением  пересоздать себя и свою больную психику. Но тут надо было начать именно с себя.

VI (к стр. 122)

Вот список великих людей, здоровье и долголетняя жизнь которых были, по мнению автора, организованы собственными руками: Кант -  81, Толстой -  82,  Галилей  -  79, Гоббс  - 92, Шеллинг  - 80, Пифагор - 76, Сенека - 70, Гете - 82,  Ньютон - 84, Фарадей -  77, Пастер  - 74, Гарвей - 80, Дарвин - 73,  Спенсер  - 83,  Смайльс - 90,  Платон  -  81,

Сен-Симон - 80, Эдисон - 82 '.

Здесь наиболее всего характерны следующие примеры. Кант  (1724-1805) нередко говорил (и  писал),  что он сам, собственными руками сделал себе здоровье и удлинил свою жизнь. К этому относились как к некоторому чудачеству великого философа. Между  тем Кант,  как мы увидим,  на самом  деле "сделал себя", и  даже сделал, если можно так сказать, из материала не совсем "доброкачественного". В молодые годы Кант отличался весьма  плохим здоровьем.  Многочисленные болезни,  нервные   припадки  и  наклонность   к  меланхолии   предсказывали непродолжительную жизнь.

"Это был слабенький мальчик,- писал его  биограф,- с нежным, бессильным телосложением, с плоской, вдавленной грудью". Другой  биограф (Куно  Фишер)  говорил  о  Канте:  "Человек  со  слабым здоровьем, причинявшим  ему  всякого  рода  беспокойства и  затруднения  при умственной работе". И, наконец, сам Кант писал:

"У  меня имелась  наклонность  к ипохондрии, граничащая  с  пресыщением жизнью", Бессильный, даже болезненный от природы, он между тем  достиг  глубокой старости. К 40  годам  здоровье  его  укрепляется все больше и больше, и  до последних  двух  лет  его жизни он не  знает никаких болезней.  "Его хорошее телесное состояние (сообщает биог-

'Сюда,  несомненно,  следует  отнести   также  и  нашего  гениального соотечественника И. II. Павлова, которому в настоящее время  85 лет,  однако он не потерял ни бодрости,  ни способности  к творческой работе.  раф)  было следствием осторожности. Он никогда не болел  (кроме молодых лет)  и никогда не нуждался в медицинской помощи".

Продолжительную  свою  жизнь  он  считал  делом   своих  рук.  Он   вел специальную запись рано умерших  людей и ежегодно читал и внимательно изучал таблицы  смертности,  которые  по   его  просьбе   всегда  присылались   ему кенигсбергской полицией.

Вся  его  жизнь  была  размерена,  высчитана  и  уподоблена  точнейшему хронометру.  Ровно  в десять часов  он  ложился в  постель, ровно в  пять он вставал. И в продолжение 30 лет он ни разу не встал не вовремя. Ровно в семь часов он выходил на прогулку. Жители Кенигсберга проверяли по нем свои часы. Все в его жизни было размерено, заранее решено, и все было продумано до самой малейшей подробности, до ежедневной росписи кушаньям и до цвета каждой отдельной одежды.

Об  этом  стремлении  установить  твердые привычки  мы  будем  говорить отдельно (см. комментарий X). Пока же  скажем, что  это  стремление вовсе не было чудачеством или  особой,  что ли,  ненормальностью Канта. В  этом была целая система, целое даже учение, о котором, повторяю, будет у нас отдельная речь.

Во  всяком  случае,  всю свою жизнь  Кант  подчинил  строжайшей системе гигиенических правил,  выработанной им самим и основанной на продолжительном и чрезвычайно тщательном наблюдении над своим телом и настроением.

Он в  совершенстве изучил свое телесное устройство.  свою  машину, свой организм, и он наблюдал за ним, как химик наблюдает за каким-либо химическим соединением. добавляя туда то один, то другой элемент.

И это искусство сохранять жизнь, оберегать и продолжать ее основано на чистом разуме. Силой разума и воли он прекращал целый ряд болезненных явлений, которые подчас у него начинались. Ему удавалось даже, как  утверждали  биографы, приостанавливать в себе простуду и насморк.