Ах, как невыносимо смотреть на маму! Она все время плачет.
Вот она стоит у стола, на котором лежит мой отец. Она упала лицом на его лицо и плачет.
Я стою у двери и смотрю на это ужасное
горе. Нет, я бы не мог так плакать. Наверно, у меня — закрытое сердце.
Вот она стоит у стола, на котором лежит мой отец. Она упала лицом на его лицо и плачет.
Я стою у двери и смотрю на это ужасное
горе. Нет, я бы не мог так плакать. Наверно, у меня — закрытое сердце.
Мне хочется утешить мать, отвлечь ее. Я тихо спрашиваю ее:
— Мама, сколько лет нашему папе?
Вытирая слезы, мама говорит:
— Ах, Мишенька, он совсем молодой. Ему сорок девять. Нет, не может быть. чтобы он умер!
Она снова теребит за плечи отца и бормочет:
— Может быть, это глубокий обморок, летаргический сон?..
Мать отстегивает булавку от своей блузки. Потом берет руку отца. И я вижу — она хочет булавкой проколоть ему руку.
Я вскрикиваю от ужаса.
— Не надо кричать,— говорит мать,— я хочу посмотреть, может быть, он не умер.
Булавкой она прокалывает руку насквозь. Я снова кричу. Мать вынимает булавку из проколотой ладони.
— Погляди,— говорит она,— нет ни капельки крови. Да, он умер...
Упав на грудь отца, мама снова плачет.
Я выхожу из комнаты. Меня трясет лихорадка.