его же, Пушкина, родине. Он, мечтавший о повторении явления Петра, «строителя чудотворного», что бы он почувствовал теперь, когда вся петровская строительная программа выполняется каждый месяц (считая программу, конечно, чисто производственно — в тоннах, кубометрах, штуках, в рублях: в ценностном и в количественном выражении)...»30. Крайняя серьезность приводит к границе непреднамеренного гротеска, вызывая в памяти  почти одновременно появившуюся зощенковскую «Речь о Пушкине», произносимую неким управдомом: «Это был гениальный и великий поэт. И приходится пожалеть, что он не живот сейчас вместе с нами. Мы бы его на руках носили и устроили бы поэту сказочную жизнь, если бы, конечно, знали, что из него получится именно Пушкин».Мемуаристы вспоминают, что «Платонов не терпел зубоскальства. По згой причине он не с восторгом говорил об авторе «Голубой книги». Может, в отношении Зощенко Андрей Платонович был не прав. Но факт остается фактом — он действительно  не благоговел перед зощенков-

80 Платонов А. Размышления читателя. Статьи, с. 36.скпм юмором» 31. Домысливая, можно предполагать недоумение Платонова перед задачей двойного пародирования вместо построения прямого авторского слова — эта последняя задача казалась, видимо, Платонову естественной, возможной и достижимой32. Должна была к тому же неприятно поражать близость самой фактуры речи: Зощенко говорил будто теми же словами, но лишив их серьезности, авторитетности.Мы не знаем, что говорил или думал о Платонове Зощенко; но в абстрактно-литературном плане Платонов в его восприятии мржет быть представлен Гоголем поздних писем, которого Достоевский видит в образе Фомы Опискина. В прозе Зощенко конструируется (см. об этом в третьей главе) именно такой (в реальной литературной действительности, быть может, единственный в своем роде) современный «подлинный пролетарский писатель», которого он не может видеть иначе, чем ранний Достоевский видел Гоголя,— если этот писатель претендует на авторитетность своего слова. (Точно таким было, как мы видели, и отношение к «теперешнему интеллигентскому писателю» — см. рапсе об Андрее Белом.) Напомним: «Конечно, такого писателя не может существовать, по крайней мере, сейчас. А когда будет существовать, то его общественность, его среда значительно повысятся во всех отношениях» («О себе, о критиках и о своей работе», 1928). В отличие от Зощенко, Платонов не стал дожидаться, пока среда эта «повысится», пока «новый язык» (Зощенко) родится и отстоится. Вернее, он имел, по-видимому, некий прообраз этой среды, на который и опирался. Во всяком случае, строя авторское слово, он не обращен, как Зощенко, вовне, к «языку улицы» (хотя пользуется, и его элементами)