сочинения...»)И, однако, с первых слов книги мы замечаем уже знакомое неполное отождествление автора с его словом. Авторское «мы», проходящее через всю книгу, обычное «мы» публицистических и научных сочинений, попадает в нетрадиционный контекст, приобретая то самоуничижительный («мы, по мере сил своих»), то грубо бытовой оттенок («своей профессией, уважаемый читатель, мы не особенно довольны»). Те слова, которые в рассказах мы слышали из уст «друга Васьки Бочкова», а в повестях — из уст неумелого (хотя и «интеллигентного») литератора, только подступающего к литературе, теперь мы слышим от «уже пятнадцать лет» пишущего для «многих граждан». Контраст между некомпетентностью, культурной неавторитетностью повествователя и его «писательством» очень резок.В отличие от «Сентиментальных повестей», в «Голубой книге» задан тон публицистического или научного- сочинения. Здесь нет, таким образом, оснований подставлять на место повествователя «воображаемого писателя» (в смысле приведенных нами высказываний Зощенко). Однако сохраняется главный признак языка повестей — регулярный и демонстративный перебой письменных конструкций   разговорными,   «правильной»   речи —. невозможными неправильностями, ничем не мотивированными.«Голубая книга» доводит этот диссонанс до высшей точки. Мы встречаем в ней повествование протокольного (близкого к протокольностп научных исторических сочинений) стиля, исполненное авторской «серьезности», однако цротокольность всякий раз сменяется словом бытовым, разговорным, комическим в своей непосредственности, и традиционная авторитетность письменной конструкции обессмысливается стилевой беспомощностью. В это достаточно пестрое повествование впаяны и фрагменты публицистической — ораторской или газетной — речи. Словарь этой речи особенно интенсивно входит в «Голубую книгу», подобно тому как в его рассказы и повести широким потоком входило просторечное и вульгарное слово,— по праву широкого же и, можно сказать, широчайшего бытования.В работе А. Селищева «Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет (1917— 1926)» (М., 1928), до сих пор остающейся уникальной в определенных отношениях, сделай первый набросок словаря упомянутой выше речи — словаря, в который влились элементы диалектные («Весьма широко распространилось сочетание «какая разница?», произносимое в вопросительно-индифферентном топе. Значение такого сочетания: «это ничего не значит», «пустяки». Это сочетание представляет теперь речь разных слоев населения, м том числе и некоторых профессоров», с. 117), иноязычные (кальки с немецкого — «в общем и целом», «целиком и полиостью», «сегодняшний день», «пара лет, пара замечаний»), церковнославянские («сугубый», «стезя», «доколе», «во главу угла»,