13 Ср. в авторском предисловии ко второму изданию: «В настоящее время И. В. Коленкоров, принадлежащий к правому крылу попутчиков, перестраивается и, вероятно, в скором времепи займет одно из видных мест среди писателей натуральной школы».14 Ср.: «...У кого есть время теперь расцвечивать пестрыми узорами призыв души, украшать и осложнять свое существование мотивами мечты, мистики и эротики. Переживания, любовь, «всякая там мечта» — это между двумя заседаниями или во время двухнедельного отпуска» (Коган П. С. Литература этих лет. 1917—1923. Иваново-Вознесенск, «Основа», 1924, с. 101), и ГБЛ, ф. 416.перешний интеллигентский писатель», начиная фразу с «высших стремлений», на середине ее спохватывается, что это «болтовня». Обнаруживается также, что та система литературно-речевых средств, которой одной обладает этот писатель, перестала работать в применении к самому материалу современного быта, что нельзя описывать нетопленную комнату тем же способом, что и будуар. (Что же касается описания будуара, то еще в 1919 — 1920 гг. Зощенко выписывает из недавних романов наиболее «реставрирующие» фразы: «Большой туалет красного дерева, отделанный ручной резьбой. Умывальник с серебряной овальной миской». — Архив М. Зощенко). Между тем избежать столкновения с новым материалом современный писатель, по мысли Зощенко, не может и не должен. Его повести — процесс напряженного самоопределения некоего писателя с заранее заданными качествами в современной социально-речевой ситуации.В этих повестях, как и в рассказах второй половины 1920-х годов, проделывается двойная операция: конструируется мнимый стиль писателя, который существовал бы в современности, если бы «точно выполнял социальный заказ», а затем этот стиль пародируется, причем оба этапа операции протекают одновременно.Зощенко строит тот стиль, которым должен был бы писать этот воображаемый писатель, если бы он был достаточно литературно добросовестен в своих притязаниях ответить потребностям современности. Так в повестях возникает диссонансное сочетание «старого» слова, уже переставшего быть своим для читателя-современника, и «нового» слова, еще не ставшего своим для писателя. Так писатель, созданный воображением подлинного автора повестей, оказывается перед противоречием, литературно неразрешимым, по мысли Зощенко, иными средствами, кроме пародийных. Внепародийный путь мыслится непригодным. «Мне просто трудно читать сейчас книги большинства современных авторов,— пишет Зощенко в статье 1928 г.— Их язык для меня — почти карамзиновский. Их фразы — карамзиновские периоды». Эти слова — в прямой связи с замечанием Е. Замятина: «Языка нашей эпохи — быстрого и острого, как код, Пильняк, кажется, еще не услышал: в его, вещах, особенно последних — синтаксис карамзинский, зыбучие пески периодов. Читать их вслух — мог бы только воздушный насос: никакого