повестей» с читателем. Сравним, например, с цитированным предисловием: «А впрочем, если и этот мелкий, корыстный расчет откинуть, то автор и совсем расплевался бы со всей литературой. Бросил бы писать..И ручку с пером сломал бы к чертовой бабушке» («Страшная ночь»): «Ну, а если и там будет плохо, тогда автор с пустым и холодным сердцем согласится считать себя лишней фигурой па фоне восходящей жизни» («О чем пел соловей»).Полемическое отношение Зощенко к прозе Белого начала 20-х годов подтвердило одно из изданий в библиотеке писателя: № 2-3 «Записок мечтателей» (1921), где на полях и в тексте эпопеи «Я» сделан ряд помет (по-видимому, вскоре после выхода журнала) — причем только негативного свойства. «Перроны кипят гулким людом уже <.. > уплясывают <...> уплющились» (с. 7); внизу одной11 Записки мечтателей, 1919, № 1, с. И.из страниц запись: «Все это прежде всего — дурного вкуса!» (с. 9). В главе «Дневник писателя. Почему я не могу культурно работать» подчеркнуты и нередко сопровождены восклицательным знаком куски текста, с точки зрения читающего несшие, как можно предполагать, печать наибольшего «индивидуализма». В конце резюмировано: «Черт знает что!» (с. 131)., Резкость отношения к прозе Белого этих лет сближает Зощенко с позицией Мандельштама, в рецензии на «Запдски чудака» (проникнутой специально антисимволистским пафосом) приводящего перечень «приемов», среди которых — «напыщенный, апокалиптический тон, трескучая декламация, перегруженная астральной терминологией вперемежку со стертыми в пятачок красотами поэтического языка девятисотых годов» 12. В ответ же на слова Белого в послесловии: «...но зато книга моя необыкновенно правдива» — рецензент декларирует: «Искренность книги Белого — вопрос, лежащий вне литературы и вне чего бы то ни было общезначимого. Плохая книга — всегда литературное и социальное преступление, всегда ложь» 13. Для Зощенко сугубая серьезность (ср.: «апокалиптический тон») и искренность «интеллигентского» писателя, стоящего в центре прозы Белого, не только не делает эту прозу «хорошей», но оказывается, как можно думать, наиболее удачным материалом для выведения за пределы литературы неактуальной «психологической темы» и столь же неактуальной фигуры ее носителя 14 — со всем многосоставным бременем культуры. Примечательны слова А. Белого, воспроизведенные репортером «Вестника литературы», беседовавшим с ним о работе над «Эпопеей»: «Меня просят быть общедоступнее, уговаривают упрощать изложение мыслей. Я отвечаю: если хотите, чтобы я был искренним, позвольте мне быть сложным: так нужно. Истина проста, но пути к ней страшно сложны. И я невольно отражаю эту сложность» 15. Для