Зощенко. Обличительная задача могла быть выполнена гораздо проще. Широко охватывая речевую деятельность своего времени, проза Зощенко интерпретирует глубинные стороны современной ему культуры.

В статье «О себе, о критиках и о своей работе» (1928) Зощенко делает «одно признание. Может быть оно покажется странным и неожиданным. Дело в том, что я — пролетарский писатель. Вернее я пародирую своими вещами того воображаемого, но подлинного пролетарского писателя, который существовал бы в теперешних условиях жизни и в теперешней среде. Конечно, такого писателя не может существовать, по крайней мере сейчас. А когда будет существовать, то его общественность, его среда значительно повысятся во всех отношениях».

Мы позволим себе прокомментировать процитированный отрывок, где Зощенко выразился с обычной для своих публицистических суждений о литературе неразвернутостью мысли. По-видимому, Зощенко действительно стремился во многих рассказах воссоздать отчужденно от себя те словесные формы, в которые должна была бы, в его понимании, «честно» воплотиться «ураганная идеология» революционизированных слоев в том случае, если бы она искала себе адекватного воплощения. Это особенно очевидно в рассказах типа «Прискорбный случай», «Мещане», где рассказчик встает на защиту «рабочего человека», в рассказе «Мелкота», где, повествуя о человеке, «свернувшем» под конец «с героической линии» и испугавшемся крематория, рассказчик пытается передать «пролетарский» взгляд на смерть и поведение умирающего.

«Пародийность» же рассказов порождена тем, что «писатель» этот — воображаемый, что он «не может существовать по крайней мере сейчас», поскольку «теперешняя сРеда» требует такого «автора», который никак не укладывается в традиционные литературные представления, требует того, что никак не увязывается с «литературой». Зощенко создает новый тип литературной личности, воплотившей в себе новые отношения «автора» и «читателя».

как бы идет навстречу тому читателю, которому нужен Не традиционный литератор — властитель дум читающей

3 м. О. Чудакова 65

публики, а «свой брат» писатель, наделенный его собственной «наивной философией». Задача эта, казавшаяся — и не без оснований — неразрешимой литературными средствами, была разрешена в рассказах Зощенко путем построения образа «автора», освобожденного от всякой культуры и неизбежно спародированного в этом своем качестве наличием иного, подлинного автора, не проявляющегося в тексте непосредственно, но сотворяющего его. «Я только пародирую,— пишет Зощенко.— Я временно замещаю пролетарского писателя. Оттого темы моих рассказов проникнуты наивной философией, которая как раз по плечу моим читателям». В 1918—1919