Более осторожно, но тоже настойчиво побуждает молодого писателя к дальнейшему движению Е. Замятин — признанный метр «серапионов», читающий им лекции о писательском ремесле. «Зощенко применяет пока простейшую разновидность сказа — от первого лица. Так написан у него весь цикл «Рассказов Синебрюхова» <...> Отлично пользуется Зощенко синтаксисом народного говора: расстановка слов, глагольные формы, выбор синонимов — во всем этом ни единой ошибки. <...> И все-таки долго стоять на этой станции Зощенке не стоит. Надо трогаться дальше, пусть даже по шпалам» 47.
Итак, первая книга Зощенко включила рассказы, целиком построенные на сказе в общепринятом смысле слова (имеется и внешняя мотивировка отделенности рассказчика от автора — в подстрочном примечании: «Предисловие и рассказы записаны в апреле 1921 года со слов Н. И. Синебрюхова писателем М. 3.»). Все рассказы выдержаны в личной форме сказа, оказавшейся наиболее перспективной в эволюции прозы Зощенко.
В 1922—1925 гг. эта форма не остается, однако, единственной.
Прежде всего сохраняется традиционное авторское повествование как в безличной форме, так и с автором, повествующим от первого лица («Два месяца я, больной нервный человек...» — «Крестьянский самородок»).
Во-вторых, широко представлена форма безличного сказа.
Однако примерно с 1925 г. в значительной степени вытесняются обе формы авторского повествования, сокра-
46 Книга и революция, 1922, № 6, с. 62.
47 Литературные записки, 1922, № 1, с. 7.
дается безличный сказ и все более преобладают формы личного сказа.
В рассказах середины 20-х годов, построенных на личном сказе, также можно выделить две главные разновидности. В одних главный персонаж совпадает с рассказчиком, т. е. герой рассказывает о себе, сам сообщает подробности о своей среде и своей биографии («Попугай», «Кризис», «Баня» и др.). В других — фабула отделена от рассказчика (герой — не рассказчик). Но и здесь, точно так же как и в первом случае, самый рассказ с его оценками мотивирован персональными свойствами рассказчика. Последний связан с лицом, о котором повествует, биографически (герой — товарищ или родственник рассказчика) или «идейно» (собрат по классу, по убеждениям). Сохраняется формальное указание на источник рассказываемой истории («Есть у меня дорогой приятель Семен Семенович Курочкин» или «рассказал землячок мой»). Это указание привносит (хотя бы потенциально) отпечаток еще одной устной речевой манеры и главное — так же как и в первой разновидности, сохраняет иллюзию решительной биографической (а не только речевой) отделенее рассказчика от автора. Таковы рассказы «Прискорбный случай»,
Более осторожно, но тоже настойчиво побуждает молодого писателя к дальнейшему движению Е. Замятин — признанный метр «серапионов», читающий им лекции о писательском ремесле. «Зощенко применяет пока простейшую разновидность сказа — от первого лица. Так написан у него весь цикл «Рассказов Синебрюхова» <...> Отлично пользуется Зощенко синтаксисом народного говора: расстановка слов, глагольные формы, выбор синонимов — во всем этом ни единой ошибки. <...> И все-таки долго стоять на этой станции Зощенке не стоит. Надо трогаться дальше, пусть даже по шпалам» 47.Итак, первая книга Зощенко включила рассказы, целиком построенные на сказе в общепринятом смысле слова (имеется и внешняя мотивировка отделенности рассказчика от автора — в подстрочном примечании: «Предисловие и рассказы записаны в апреле 1921 года со слов Н. И. Синебрюхова писателем М. 3.»). Все рассказы выдержаны в личной форме сказа, оказавшейся наиболее перспективной в эволюции прозы Зощенко.В 1922—1925 гг. эта форма не остается, однако, единственной.Прежде всего сохраняется традиционное авторское повествование как в безличной форме, так и с автором, повествующим от первого лица («Два месяца я, больной нервный человек...» — «Крестьянский самородок»).Во-вторых, широко представлена форма безличного сказа.Однако примерно с 1925 г. в значительной степени вытесняются обе формы авторского повествования, сокра-
46 Книга и революция, 1922, № 6, с. 62.47 Литературные записки, 1922, № 1, с. 7. дается безличный сказ и все более преобладают формы личного сказа.В рассказах середины 20-х годов, построенных на личном сказе, также можно выделить две главные разновидности. В одних главный персонаж совпадает с рассказчиком, т. е. герой рассказывает о себе, сам сообщает подробности о своей среде и своей биографии («Попугай», «Кризис», «Баня» и др.). В других — фабула отделена от рассказчика (герой — не рассказчик). Но и здесь, точно так же как и в первом случае, самый рассказ с его оценками мотивирован персональными свойствами рассказчика. Последний связан с лицом, о котором повествует, биографически (герой — товарищ или родственник рассказчика) или «идейно» (собрат по классу, по убеждениям). Сохраняется формальное указание на источник рассказываемой истории («Есть у меня дорогой приятель Семен Семенович Курочкин» или «рассказал землячок мой»). Это указание привносит (хотя бы потенциально) отпечаток еще одной устной речевой манеры и главное — так же как и в первой разновидности, сохраняет иллюзию решительной биографической (а не только речевой) отделенее рассказчика от автора. Таковы рассказы «Прискорбный случай»,