84 Как бы в ответ на это Зощенко скажет в 1933 г.: «Я пишу, я во всяком случае, имею намерение писать для массового советского читателя» («Комментарий» к «Возвращенной молодости»;.
85 Как мы пишем, с. 71—72,
годы приводят его к разным результатам. В 20-х годах апелляция Зощенко к «полупролетарским» слоям сама по себе была прежде всего литературным фактом. Писатель не столько пытался приноровиться к этим слоям, сколько присмотреться.
Нельзя забывать, что «народные» читательские слои были так неоформленны тогда, что нельзя было всерьез думать об ориентации на их вкусы. Поэтому вполне серьезное намерение Зощенко писать для новых читателей, а не для тех, «которые давно истлели в земле» («Перед восходом солнца»), имело тогда совсем другой смысл, другое значение для его творчества, ч,ем возымело позже.
В конце 30-х, в 40-х и особенно 50-х годах ситуация меняется. К этому времени средние читательские слои вполне сформировались, сформировалось и критико-публицистическое осмысление читательских вкусов. Общение с читателем, апелляция к нему переставала, быть проблемой исключительно творческой. Читатель, бывший сначала чисто литературным фактором, постепенно материализуется в глазах писателя; читатель и литературный герой отождествляются. Писатель вынужден считаться со своими героями как с живыми людьми. Когда читаешь рассказы Зощенко 50-х годов, то постоянно видийгь, как одно лишь желание владеет им теперь — желание не обидеть всех этих прекрасных людей, как бы по собственной воле населивших его книги. Рассказчик — скромный служащий, боящийся невзначай оскорбить своих сослуживцев неловким словом. Перед нами хорошо знакомый по быту и в высшей степени новый для прозы Зощенко тип человека; прежней многословной, разные голоса эпохи имитирующей речи нет и следа.
В своей замечательной статье «Пушкин» (1928) Ю. Тынянов пишет: «Обычный путь среднего писателя состоит в выправлении «недостатков механизма» и в честном выборе «пути наибольшего сопротивления»: научиться тому, что не удается. В современной литературе это носит название «учебы». Эволюционный путь Пушкина не таков. Вместо того чтобы «увязывать» фабулу36, он начинает строить свой эпос вне фабулы» 37,
6 Речь идет у Тынянова о критике, направленной против «Руслана и Людмилы».
7 Тынянов Ю, Пушкин и его современники, с. 138,
№
Так Зощепко в 20-х годах и в начале 30-х делает прямо противоположное тому, что от него требовали подступавшие к его прозе с единственной имевшейся в их руках меркой. Он не «выправляет недостатков», а еще бо¬лее усиливает их (в «Голубой книге»), упорно
84 Как бы в ответ на это Зощенко скажет в 1933 г.: «Я пишу, я во всяком случае, имею намерение писать для массового советского читателя» («Комментарий» к «Возвращенной молодости»;.85 Как мы пишем, с. 71—72, годы приводят его к разным результатам. В 20-х годах апелляция Зощенко к «полупролетарским» слоям сама по себе была прежде всего литературным фактом. Писатель не столько пытался приноровиться к этим слоям, сколько присмотреться.Нельзя забывать, что «народные» читательские слои были так неоформленны тогда, что нельзя было всерьез думать об ориентации на их вкусы. Поэтому вполне серьезное намерение Зощенко писать для новых читателей, а не для тех, «которые давно истлели в земле» («Перед восходом солнца»), имело тогда совсем другой смысл, другое значение для его творчества, ч,ем возымело позже.В конце 30-х, в 40-х и особенно 50-х годах ситуация меняется. К этому времени средние читательские слои вполне сформировались, сформировалось и критико-публицистическое осмысление читательских вкусов. Общение с читателем, апелляция к нему переставала, быть проблемой исключительно творческой. Читатель, бывший сначала чисто литературным фактором, постепенно материализуется в глазах писателя; читатель и литературный герой отождествляются. Писатель вынужден считаться со своими героями как с живыми людьми. Когда читаешь рассказы Зощенко 50-х годов, то постоянно видийгь, как одно лишь желание владеет им теперь — желание не обидеть всех этих прекрасных людей, как бы по собственной воле населивших его книги. Рассказчик — скромный служащий, боящийся невзначай оскорбить своих сослуживцев неловким словом. Перед нами хорошо знакомый по быту и в высшей степени новый для прозы Зощенко тип человека; прежней многословной, разные голоса эпохи имитирующей речи нет и следа.В своей замечательной статье «Пушкин» (1928) Ю. Тынянов пишет: «Обычный путь среднего писателя состоит в выправлении «недостатков механизма» и в честном выборе «пути наибольшего сопротивления»: научиться тому, что не удается. В современной литературе это носит название «учебы». Эволюционный путь Пушкина не таков. Вместо того чтобы «увязывать» фабулу36, он начинает строить свой эпос вне фабулы» 37,
6 Речь идет у Тынянова о критике, направленной против «Руслана и Людмилы».7 Тынянов Ю, Пушкин и его современники, с. 138,№Так Зощепко в 20-х годах и в начале 30-х делает прямо противоположное тому, что от него требовали подступавшие к его прозе с единственной имевшейся в их руках меркой. Он не «выправляет недостатков», а еще бо¬лее усиливает их (в «Голубой книге»), упорно