Зощенко и очерчивая круг тех русских писателей и философов, которые ставили себе столь всеохватывающие задачи, можно напомнить слова, сказанные о Н. Ф. Федорове: «У Федорова была не наша серьезность. У него фраз не было. <...> Он был совершенно лишен литературной красивости. Свои необычайные мысли излагал почти мужицким языком. Его книга самая нелитературная, пото; му что самая убежденная, серьезная. Первый раз в мире случилось, что человек заговорил серьезным языком и о самом серьезном деле» 14.В «Возвращенной молодости» серьезное слово оказалось неузнанным, а в повести 1943 г.— неуместным. Теперь, когда перед читателем возникла наконец вожделенная «простая серьезность» (см. об упреках критиков в третьей главе), проще которой, казалось бы, и быть уже не могло, она не смогла быть востребована и вызывала недоумение. Так «свое» слово, которого столь долго ожидали от писателя, предстало как слрво наиболее чужое.Еще более обтрым было восприятие той «незащищенной откровенности» (Ц. Вольпе), которая отмечена критикой уже в «Комментариях» к «Возвращенной молодо-
14 Федоров Н. Ф. Философия общего дела, т. 1^.вып. 1. Харбин» 1928, с, XVII.
В «Прологе» к повести «Перед восходом солнца -возникает диалог автора с собеседником-ученым: «— Стало быть, эта работа будет о вас?
— Полкниги будет занято моей особой. Не скрою от вас меня это весьма смущает.
— Вы будете рассказывать о своей жизни?
— Нет. Хуже. Я буду говорить о вещах, о которых не совсем принято говорить в романах. Меня утешает то, что речь будет идти о моих молодых годах. Это все равно, что говорить об умершем».
Так всплыла подводная, незримая часть, всплыл материал, остававшийся не воплощенным в силу невозможности прямого авторского слова, неизменно на протяжении многих лет остро осознаваемой писателем. С каждой страницей повести все более и более открывается, насколько «неавтобиографично» было все творчество Зощенко, все более уясняется его доминанта: писатель все время говорил «не о себе», не только па долгие годы заместив свое слово чужим, но и отграничив себя от собственной биографии — от любых форм ее литературного осознания.
Среди десятков автобиографических новелл, включенных в повесть «Перед восходом солнца», лишь в нескольких рассказаны эпизоды, уже послужившие однажды фабулами его рассказов. Все остальное — материал, вовсе не затронутый в двадцатилетней работе, хотя в повести многократно оговорено, что новеллы строятся на том, что «наиболее сильно» волновало писателя в жизни (и потому-то навсегда запомнилось). Приведем любопытное свидетельство о первых