низкий порог для перетекания речевых форм из повседневного обихода (разговорного, газетного, митингового) в литературу. Рекомендательность этих свободных границ между просторечием и языком литературы, устанавливаемых в повестях Зощенко, подчеркнута тем, что повести строятся на слове непосредственно авторском или авторизованном.Повести Зощенко не только стремятся указать дороги современной прозе. В них, несомненно, присутствует намерение автора воздействовать на лингвистическое сознание общества в целом.В 20-х годах, наблюдая бурные изменения в языковой Жизни общества, лингвисты говорили о необходимости активного влияния на эти процессы. Л. П. Якубинский в 1925 г. утверждал: «Едва ли в этот переходный период следует сидеть сложа руки и ждать у моря погоды, полагаясь на «естественный» ход вещей. Необходимо руководить Развивающимся процессом, учитывая все его особенности»30.   «Приходится  с  сожалением   констатировать, —

якиоинский Л. И, Ответ на анкету журнала.— Журналист, 1925, А° 24 с. 7.писал Е. Поливанов в статье «О блатном языке учащихся и о «славянском языке» революции»,— что у нас нет массовой культуры форм речи, нет, в большинстве случаев пи стремления к формации речевого стиля, ни конкретных представлений в этой области. <...> И вот, в среде с таким нулевым или даже отрицательным отношением, т.е. минимумом заботливого отношения к формам речи, впервые появляется нечто вроде устоев, вроде вех для организации речевого материала публичных выступлений. Этим «нечто» были шаблоны прокламационного стиля, сперва, разумеется, полные смысловой и эмоциональной жизненности, а в конце концов превратившиеся в «славянский язык». <...> На наших глазах, например, теряет свою эмоциональность (т. е. функционально снижается) призывное «даешь!». А ведь некогда, совсем недавно, оно было свежим и сильным словом <...> Между тем и до сих пор еще можно встретить немало людей, усвоивших как незыблемый трафарет десятка два «приличных для публичных выступлений», «официально утвержденных» и подтвержденных их повторениями в прессе выражений, людей, которые крепко схватились за этот единственный компас, с которым можно, дескать, бросаться плыть по зыбучему словесному морю. <...> Громко надлежит сказать: нельзя говорить на «славяпеком языке». Нельзя употреблять мертвые слова: это не только бесполезно, но и губительно для животворной стихии слова. И участвовать в этом протесте против «революционной славянщины» должны все, кому понятна роль слова как могучего фактора жизненной борьбы»31. Г. Винокур в 1924 г. говорил о возможностях «прикладного языкознания», которое мыслится им «как своего рода» „лингвистическая технология4', на основе