Страница 119

Навигация

Последние новости:

Рекомендуем

Показать все

Посещаймость

Страница 119

вполне допустимыми и даже уместными в устной и письменной речи своего современника.

Интерес такого рода случаев заключается, однако, В том, что они не теряются в общем потоке повествования— они редки и всегда как бы тщательно взвешены автором; в одно и то же время ощущается и их шаблонность, и допустимость такого рода шаблона. Ср. в «Черном принце»: «Но в 1922 году один из ныряльщиков-любителей достал со дна моря несколько волотых монет, и тогда снова о «Принце» заговорили с удвоенной энергией».

Этот оборот выглядит в контексте так, как если бы он был набран другим шрифтом.

В повести «Керенский», как и в «Черном принце», функции рассказчика исполняет сам автор. Там особенно поучительно наблюдать, как с некоторым усилием, но и С несомненной добросовестностью он усваивает и асимилирует наиболее одиозные, пожалуй, шаблоны современной речи. «В своем физическом облике он был сын своего времени — типичный представитель дореволюционной интеллигенции: слабогрудый, обремененный болезнями, дурными нервами и неуравновешенной психикой». Из бесчисленного множества общеизвестных параллелей, которые можно было бы здесь привести, ограничимся одной* В 1936 г. тема показательного урока в одной из школ в Улан-Удэ сформулирована так: «Л. Н. Толстой — представитель аристократического, патриархального, усадебного дворянства, не втянутого в бюрократический аппара! самодержавия и стоящего на пути постепенного хозяйственного оскудения» 10. И в это же самое время (в 1936 г.) близкие к тому и другому примеру фразы можно прочесть в статьях А. Платонова о Пушкине: «Как бы йовел себя Пушкин, живи он полстолетием позже, когда русский 10 Литературная газета, 1936, 10 января.

капитализм, с еще живой земельной аристократией въедался в тело народа?» и. (В близости языковой позиции двух писателей во второй половине 30-х годов мы убедимся и далее.)

Не нужно думать, будто Зощенко, обладавший совершенно особенным даром слушания окружающей речи, вовсе не замечает тех дурных контекстов, с которыми нередко связано авторизованное им слово — более прочно, чем с контекстом его собственной прозы. Иногда как бы тень этих контекстов пробегает по страницам его повести и начинают колебаться устои, казалось бы, незыблемых формулировок. «Он был представитель мелкобуржуазной, весьма вялой интеллигентской прослойки, которая вообще не могла играть самостоятельной роли в революции».

В «Черном принце» особенно заметно, как автор заталкивает себя в рамки, казалось бы, органически не свойственной ему «авторизованной» речи.

вполне допустимыми и даже уместными в устной и письменной речи своего современника.Интерес такого рода случаев заключается, однако, В том, что они не теряются в общем потоке повествования— они редки и всегда как бы тщательно взвешены автором; в одно и то же время ощущается и их шаблонность, и допустимость такого рода шаблона. Ср. в «Черном принце»: «Но в 1922 году один из ныряльщиков-любителей достал со дна моря несколько волотых монет, и тогда снова о «Принце» заговорили с удвоенной энергией».Этот оборот выглядит в контексте так, как если бы он был набран другим шрифтом.В повести «Керенский», как и в «Черном принце», функции рассказчика исполняет сам автор. Там особенно поучительно наблюдать, как с некоторым усилием, но и С несомненной добросовестностью он усваивает и асимилирует наиболее одиозные, пожалуй, шаблоны современной речи. «В своем физическом облике он был сын своего времени — типичный представитель дореволюционной интеллигенции: слабогрудый, обремененный болезнями, дурными нервами и неуравновешенной психикой». Из бесчисленного множества общеизвестных параллелей, которые можно было бы здесь привести, ограничимся одной* В 1936 г. тема показательного урока в одной из школ в Улан-Удэ сформулирована так: «Л. Н. Толстой — представитель аристократического, патриархального, усадебного дворянства, не втянутого в бюрократический аппара! самодержавия и стоящего на пути постепенного хозяйственного оскудения» 10. И в это же самое время (в 1936 г.) близкие к тому и другому примеру фразы можно прочесть в статьях А. Платонова о Пушкине: «Как бы йовел себя Пушкин, живи он полстолетием позже, когда русский 10 Литературная газета, 1936, 10 января.капитализм, с еще живой земельной аристократией въедался в тело народа?» и. (В близости языковой позиции двух писателей во второй половине 30-х годов мы убедимся и далее.)Не нужно думать, будто Зощенко, обладавший совершенно особенным даром слушания окружающей речи, вовсе не замечает тех дурных контекстов, с которыми нередко связано авторизованное им слово — более прочно, чем с контекстом его собственной прозы. Иногда как бы тень этих контекстов пробегает по страницам его повести и начинают колебаться устои, казалось бы, незыблемых формулировок. «Он был представитель мелкобуржуазной, весьма вялой интеллигентской прослойки, которая вообще не могла играть самостоятельной роли в революции».В «Черном принце» особенно заметно, как автор заталкивает себя в рамки, казалось бы, органически не свойственной ему «авторизованной» речи.