иной интерес имеют архивные материалы, послужившие реальной основой для повестей 30-х годов. Здесь хорошо видно, как сама форма этих материалов оказывала существенное влияние на поэтику повестей, как были переняты строй повествования, принцип членения на фразы, синтаксис фраз, элементы лексики, как действовали необычные для литературы формы организации текста: застенографированное выступление, связный автобиографический9 Когда в 1927 г. журнал «Огонек» начал печатать коллективный роман 25 писателей «Большие пожары», то критика отмечала, что только глава, написанная Зощенко (глава XIX. «Златогорская, качай!» — Огонек, 1927, № 19, с. 6—7), отлична по стилю от всех других.Архив Вс. Иванова. ГБЛ, ф. 673.рассказ (монологический, почти не учитывающий слушателя), доклад, устное сообщение, хроника событий (материалы ЭПРОНа — для повести «Черный принц») и, наконец,— автобиография, записанная человеком, не искушенным в литературе, как бы переводящим на бумагу свой устный рассказ. Хорошей иллюстрацией служат стенограммы двух бесед с Бежановой и выступления А. И. Ройтенберга на слете ударников (на утреннем заседании 26 августа 1933 г.).Сравним хотя бы следующие фрагменты стенограммы и повести: «Я пришел, у него был приготовлен чай, печенье, хорошие папиросы. Он начал со мной разговаривать, спрашивать, кто я такой, и начал меня убеждать. Говорит: «Ты везде побывал и видишь, какая за границей воспитательная политика». И угощал меня. На другой день я уже дал не 30, а 87 процентов. <...> Прохоровский спрашивает: «Почему ты не хочешь работать. Раньше мы работали для буржуев, а теперь для блага народа. Это общий интерес, и ты, как социально близкий, должен идти нам навстречу, ты ведь не контрреволюционер. Будешь хорошо работать, мы тебя досрочно освободим и дадим тебе специальность». <...> Учителем этого дела и воспитателем всех тридцатипятников был тов. Фирин, который говорил, что по отношению к тридцатипятникам, соцвредам <...> и женщинам должен быть самый гуманный и лучший (рукой Зощенко поправлено: «наилучший».— М. Ч.) подход, и если бы тов. Фирин узнал, что какой-нибудь администратор или начальник не выполнил его приказа, то горе этому начальнику, он не нашел бы себе место в лагерях» (Архив М. Зощенко). Ср. в повести: «И мы с ним пьем чай и едим печенье, и я вижу, что это приличный человек, с которым можно поговорить.Он мне сказал:— Вот ты везде побывал ц везде видел, какая за границей воспитательная политика. Тебя крошили дубинками и били в морду. <...> Он мне дал папирос, и я пошел в свой барак и по дороге удивлялся новой моде в местах заключения.На другой день скорее из симпатии к нему, чем из чего Другого, я выбил 87 процентов. <...> Прохоровский говорит: