Обращение к читателю, интонация свободного разговора с ним — все это было, конечно, и раньше свойственно прозе Зощенко и даже многоо в ней определяло. Но именно теперь эта интонация предстала в обедненном виде голого убеждения, внушения определенных авторских соображений, причем в наиболее «доступной» для читателя форме — с постоянными повторениями, возвращениями к предмету речи.
2
В эти годы в прозе Зощенко заметно выцвела разительность того несоответствия между «писательскими» функциями повествования и его литературной и общекультурной некомпетентностью, которое до сих пор держало читателя в таком напряжении.
В «Черном принце» вперед выступила задача далекого от эмоциональных оценок и свободного о всевозможных отвлеченностей изложения документально зафиксированной истории. И автор теперь совсем не так свободно многословен, как это было в «Голубой книге». Он стал гораздо скромнее и осторожнее; прямые обращения его к читателю появляются теперь изредка и только в очень сдержанных формах:
«Но тут случилось непредвиденное происшествие, которое мы просим запомнить ввиду его исключительной важности для дальнейшей судьбы «Принца»». Еще более автор сглажен в повести «Керенский».
Пародирующий оттенок по отношению к всевозможным речевым неправильностям или банальностям в этих повестях уже редко ощутим. Позитивные стилевые задачи явно выступили на первый план. Любые случайные слова использованы с большим уважением и доверием. Перед нами литературная личность, исполненная сознанием
серьезности своих задач. И этой личности соответствует наконец не диссонирующее с ней, адекватное слово.
«Пылкие речи военного министра не производили должного впечатления. Солдаты фронта хотели слышать простые слова о мире, о земле, о возвращении домой, о конце войны. Интеллигентское красноречие их не устраивало. Пышные слова приводили в раздражение.
К тому же вид верховного главнокомандующего, несмотря на наполеоновские замашки, не внушал армии доверия.
Этот штатский, болезненного вида человек производил странное впечатление, когда во время его речей адъютант почтительно держал над ним черный дождевой зонтик, укрывая главу правительства от солнца и непогоды.
Это производило комическое впечатление. И войска с улыбкой смотрели на это глубоко штатское зрелпще».
Едва ли не впервые за многие годы личность автора выступает здесь как бы без маски, обнаруживая даже некоторые автобиографические черты. (Так, за оценкой поведения
Обращение к читателю, интонация свободного разговора с ним — все это было, конечно, и раньше свойственно прозе Зощенко и даже многоо в ней определяло. Но именно теперь эта интонация предстала в обедненном виде голого убеждения, внушения определенных авторских соображений, причем в наиболее «доступной» для читателя форме — с постоянными повторениями, возвращениями к предмету речи.
2В эти годы в прозе Зощенко заметно выцвела разительность того несоответствия между «писательскими» функциями повествования и его литературной и общекультурной некомпетентностью, которое до сих пор держало читателя в таком напряжении.В «Черном принце» вперед выступила задача далекого от эмоциональных оценок и свободного о всевозможных отвлеченностей изложения документально зафиксированной истории. И автор теперь совсем не так свободно многословен, как это было в «Голубой книге». Он стал гораздо скромнее и осторожнее; прямые обращения его к читателю появляются теперь изредка и только в очень сдержанных формах:«Но тут случилось непредвиденное происшествие, которое мы просим запомнить ввиду его исключительной важности для дальнейшей судьбы «Принца»». Еще более автор сглажен в повести «Керенский».Пародирующий оттенок по отношению к всевозможным речевым неправильностям или банальностям в этих повестях уже редко ощутим. Позитивные стилевые задачи явно выступили на первый план. Любые случайные слова использованы с большим уважением и доверием. Перед нами литературная личность, исполненная сознанием серьезности своих задач. И этой личности соответствует наконец не диссонирующее с ней, адекватное слово.«Пылкие речи военного министра не производили должного впечатления. Солдаты фронта хотели слышать простые слова о мире, о земле, о возвращении домой, о конце войны. Интеллигентское красноречие их не устраивало. Пышные слова приводили в раздражение.К тому же вид верховного главнокомандующего, несмотря на наполеоновские замашки, не внушал армии доверия.Этот штатский, болезненного вида человек производил странное впечатление, когда во время его речей адъютант почтительно держал над ним черный дождевой зонтик, укрывая главу правительства от солнца и непогоды.Это производило комическое впечатление. И войска с улыбкой смотрели на это глубоко штатское зрелпще».Едва ли не впервые за многие годы личность автора выступает здесь как бы без маски, обнаруживая даже некоторые автобиографические черты. (Так, за оценкой поведения