По свидетельству К. Станиславского, термин «драма» для Чехова не был безусловным даже применительно к «Трем сестрам», то есть к пьесе, которую он сам назы­вал «скучной», «тягучей» и с настроением, «как говорят, мрачней мрачного».

В «Вишневом саде» комическая стихия представлена более сильно, чем в какой-либо другой пьесе Чехова, в том числе, конечно, и в «Чайке». В «Вишневом саде» Чехов видел «местами даже фарс». Но именно — «ме­стами». Это вовсе не значит, что Чехов всю пьесу пони­мал как сплошную веселость и комизм. Обратим вни­мание и на эти выражения Чехова: «Пьесу назову коме­дией...» «Вышла у меня не драма, а комедия...» 20, 131. Сами по себе эти выражения показывают, что комедийность «Вишневого сада» в сознании Чехова во­все не была совершенно бесспорной и исключительной.

В тех высказываниях, где Чехов касается отдельных деталей «Вишневого сада», тоже не видно, чтобы он, давая указания артистам, забывал написанный им текст. Чехов удивлялся, каким образом в «Вишневом саде» оказывается много плачущих. «Плачет только одна Варя»,—настаивает он. По-видимому, ясно: автор не помнит, что у него в разных местах «плачут» и Ранев­ская, и Варя, и Дуняша, и Трофимов, и Гаев, и Лопахин, и даже Пищик.

Но, во-первых, нельзя все ремарки, упоминающие плач или слезы, по смыслу считать одинаковыми. Слезы как выражение острого прилива страдающей печали в пьесе действительно показаны лишь в нескольких и немногих местах: у Раневской в I акте, при встрече с Трофимовым, напоминавшим ей об утонувшем сыне; у Раневской в III акте при словах: «Ведь мой сын уто­нул здесь. Пожалейте меня, хороший, добрый человек»; у Гаева при возвращении с торгов; у Вари после неудав­шегося разговора с Лопахиным и, наконец, у Гаева и Раневской при выходе из дома. В остальных случаях смысл момента, где указан плач или слезы, предполагает взволнованность различного характера и иногда лишь с легким оттенком грусти. Указание на слезы иногда соединяется и с радостным волнением: у Раневской при возвращении на родину, у Фирса — обрадованного при­ездом Раневской. Часто слезы фигурируют для обозна­чения особой искренности и сердечности тона: у Трофи­мова при словах: «Ведь он обобрал вас»; у Лопахина в конце III акта; у Вари при обращении к Трофимову в III акте; у Гаева при обращении к Ане в I акте; у Вари при обращении к Раневской в III акте. Кроме того, нужно выделить особые «сопровождающие» слезы легко плаксивой Вари при рассказе Ани о парижской поездке или при словах Гаева о возможности спасти усадьбу в I акте. Наконец, совсем особо стоят слезы Дуняши при словах: «Блюдечко разбила», или у Пи­щика: «Где деньги... Вот они...»