Герой подполья — это «беспочвенник», выпрямлен­ный, последовательно проведенный до конца и осознав­ший себя: «...мы все отвыкли от жизни, все хромаем, всякий более или менее... Ведь мы до того дошли, что настоящую «живую жизнь» чуть не считаем за труд, почти что за службу, и все мы про себя согласны, что но книжке лучше...», «Ведь мы даже не знаем, где и живое-то живет теперь и что оно такое, как называет­ся? Оставьте нас одних, без книжки, и мы тотчас запу­таемся, потеряемся — не будем знать, куда примкнуть, чего придержаться, что любить и что ненавидеть, что уважать и что презирать?..», «Что, собственно, до меня касается, то ведь я только доводил в моей жизни до крайности то, что вы не осмеливались доводить и до половины, да еще трусость свою принимали за благоразумие и тем утешались, обманывая сами себя».

Во внутреннем шатании, в незнании, куда направить себя, в бессилии найти опору для своих стремлений он не останавливается на компромиссной полдороге, по­тому и приходит к провозглашению «инерции». Беспре­дельно чуткий ко всяким нарушениям внутренних требо­ваний личной самостоятельности, он бесконечно страдает от «обид» жизни и, предоставленный самолюбию, не­способный простить, он не знает уступчивости, оскор­бляется рабской зависимостью от всего, что противосто­ит ему и обезволивает его. Поэтому его напряженная злоба развивается безмерно дальше, глубже и шире. Его жажда одобрения, признания своей личности и в то же время внутренняя беспринципность в оценке са­мого себя и своего поведения — проведены с завершаю­щей последовательностью. Он не «наивен». Что для дру­гих скрыто в подсознательном, он видит в себе и знает. Поэтому он видит свою ложь, виляние и притворство и сам оскорбляется ею, как новым проявлением внутрен­ней зависимости от того, от кого он защищал себя своей ложью.