В предыдущей главе, сравнивая рассказ французско­го рыцаря Роберта де Клари с повествованием Никиты Хо­ниата о перевороте Исаака Ангела, мы могли заметить, что все повествование Роберта пронизано динамизмом, что оно несравненно более драматизировано, нежели вер­сия византийского историка. Это явление того же поряд­ка, что и «недоразвитость» византийского театра, и оба феномена в какой-то степени отражают глубокую специ­фику общественного склада византийцев — их относи­тельно большую уравновешенность или, напротив, выра­зившуюся в их эстетических принципах тягу к большей уравновешенности.

Наиболее достоверные факты, касающиеся византий­ской духовной драмы, относятся либо к начальному этапу истории империи, либо к последним векам ее существо­вания.

До нас дошли упоминания о духовной драме на биб­лейский сюжет — истории трех отроков, сожженных в пе­чи огненной вавилонским царем Навуходоносором, кото­рую представляли в константинопольской Софии по воск­ресеньям перед рождеством в XIV—XV вв. В 1389 г. эту мистерию видел русский путешественник Игнатий Смо­ленский. В 1432 г. на ее представлении присутствовал бургундец Бертрандон де ля Брокьер. Византийский пи­сатель XV в. Симеон Солунский также упоминает о ми­стерии трех отроков.

Более подробные сведения имеются о другой духовной драме, сюжетом которой послужил евангельский рассказ о воскрешении Лазаря. От нее сохранился сценарий с ре­жиссерскими ремарками, например: «Поставь Христа и учеников против гробницы Лазаря, в отдалении Марфу и Марию, сестер Лазаря, а также некоторых иудеев разме­сти вблизи от гробницы, а того, кто исполняет роль Ла­заря,— на гробнице, затянутым погребальными пеленами и прикрытым покрывалом». Реплики действующих лиц, почерпнутые в основном из Евангелия от Иоанна, при­водятся не полностью: автор сценария указывает только начало соответствующего стиха, предполагая продолже­ние евангельского текста известным или легко доступным актеру.

Сценарий мистерии о воскрешении Лазаря дошел в рукописи XIII в. Написан ли он в этом столетии или от­носится к XII в., ставили ли эту пьесу в Константинопо­ле или на Крите? Обо всем этом остается только гадать.

Другой сохранившийся сценарий, известный только в сирийском переводе, датируется концом V — началом VI в. Он основан на агиографическом сюжете. Особенно пикантно, что его герои — сами актеры (мимы) — чудес­ным образом становятся христианскими мучениками. Здесь примирение христианства с театром реализуется не толь­ко в факте использования театрального зрелища в интере­сах новой идеологии, но и в самой фабуле.