Навигация
News:
Рекомендуем

Показать все

Посещаймость
Прелести культуры
Всегда я симпатизировал центральным убеждениям,
Даже  вот,  когда  в  эпоху  военного  коммунизма  нэп  вводили,  я  не
протестовал. Нэп--так нэп. Вам видней.
Но между прочим при  введении нэпа  сердце у меня отчаянно сжималось. Я
как бы предчувствовал некоторые резкие перемены.
И действительно  при  военном коммунизме куда  как  было  свободней  в
отношении культуры и цивилизации.  Скажем, в театре можно было свободно даже
не раздеваться -- сиди в чем пришел. Это было достижение.
А вопрос  культуры --  это собачий  вопрос.  Хотя бы  насчет  того  же
раздеванья  в  театре.  Конечно,  слов  нету,  без пальто  публика  выгодней
отличается --  красивей и элегантней. Но что хорошо в буржуазных странах, то
у нас иногда выходит боком.
Товарищ  Локтев и  его дама Нюша Кошелькова  на-днях встретили меня  на
улице. Я гулял или, может быть, шел горло промочить--не помню.
Встречают и уговаривают.
Всегда я симпатизировал центральным убеждениям.
Даже  вот,  когда  в  эпоху  военного  коммунизма  нэп  вводили,  я  непротестовал. Нэп--так нэп. Вам видней. Но между прочим при  введении нэпа  сердце у меня отчаянно сжималось. Я как бы предчувствовал некоторые резкие перемены. И действительно  при  военном коммунизме куда  как  было  свободней  в отношении культуры и цивилизации.  Скажем, в театре можно было свободно даже не раздеваться -- сиди в чем пришел. Это было достижение. А вопрос  культуры --  это собачий  вопрос.  Хотя бы  насчет  того  же раздеванья  в театре.  Конечно,  слов  нету,  без пальто  публика  выгодней отличается --  красивей и элегантней. Но что хорошо в буржуазных странах, то у нас иногда выходит боком.Товарищ Локтев и  его дама Нюша Кошелькова  на-днях встретили меня  на улице. Я гулял или, может быть, шел горло промочить--не помню.
Встречают и уговаривают.
-- Горло, -- говорят,-- Василий  Митрофанович, от вас не убежит. Горло завсегда при вас, завсегда  его прополоскать успеете. Идемте лучше сегодня в театр. Спектакль--„Грелка".
И, одним  словом, уговорили меня пойти в  театр --  провести  культурно вечер. Пришли мы, конечно, в театр.  Взяли, конечно, билеты по рубль тридцать. Поднялись по лестнице. Вдруг назад кличут. Велят раздеваться.
-- Польта, говорят, сымайте.
Локтев, конечно, с дамой моментально скинули польта. А я, конечно, стою в раздумьи. Пальто у меня  было в тот вечер прямо на ночную  рубашку надето. Пиджака не  было. И чувствую,  братцы мои,  сымать  как-то  неловко. Прямо, думаю, срамота может сейчас произойти. Главное -- рубаха нельзя сказать, что грязная.  Рубаха  не особо грязная. Но, конечно, грубая,  ночная.  Шинельная пуговица,  конечно,  на  вороте  пришита  крупная. Срамота,  думаю, с  такой крупной пуговицей в фойе идти.
Я говорю своим:
-- Прямо, говорю,  товарищи,  не знаю,  чего  и  делать. Я сегодня одет неважно. Неловко  как-то мне  пальто сымать. Все-таки подтяжки там и сорочка опять же грубая.
Товарищ Локтев говорит:
-- Ну, покажись.
Расстегнулся я. Показываюсь.
-- Да, говорит, действительно видик...
Дама тоже, конечно, посмотрела и говорит:
-- Я, говорит, лучше домой пойду. Я, говорит, не могу,  чтоб кавалеры в одних рубахах рядом со мной ходили.  Вы бы, говорит,  еще подштанники поверх штанов пристегнули. Довольно, говорит, вам неловко в таком отвлеченном виде в театры ходить.
Я говорю:
-- Я не знал, что  я в театры  хожу, -- дура какая. Я.  может, пиджаки редко надеваю. Может, я их берегу,--что тогда?
Стали мы думать, чего делать. Локтев, собака, говорит:
-- Вот чего. Я, говорит, Василий Митрофанович, сейчас тебе свою жилетку дам. Одевай мою жилетку и ходи в ней, будто тебе все время в пиджаке жарко.
Расстегнул он свой пиджачек, стал щупать и шарить внутри себя.
-- Ой, говорит, мать честная, я, говорит, сам сегодня не при жилетке.
Я, говорит, тебе лучше сейчас галстух дам, все-таки поприличней. Привяжи  на шею и ходи, будто тебе жарко.
Дама говорит:
-- Лучше, говорит, я, ей-богу, домой пойду. Мне, говорит,  дома как-то спокойней  и  постирушка  ждет.  А  то,  говорит,  один кавалер  чуть  не  в подштанниках, а у другого галстук  заместо пиджака. Пущай, говорит, Василий Митрофанович в пальто попросит пойти.
Просим и умоляем, показываем союзные книжки -- не пущают. Это, говорят, не 19 год в пальто сидеть.
-- Ну, говорю, ничего не пропишешь. Кажись, братцы, надо домой ползти.
Но как подумаю, что рубль тридцать заплачено, не могу  идти -- ноги  не идут к выходу. Локтев, собака, говорит:
-- Вот чего. Ты,  говорит, подтяжки отстегни, -- пущай  их дама понесет заместо сумочки.  А сам валяй как  есть: будто  у  тебя  это летняя  рубашка „апаш" и тебе, одним словом, в ней все время жарко.
Дама говорит:
-- Я подтяжки  не понесу, как хотите. Я, говорит, не для того в театры хожу, чтоб мужские предметы в руках носить. Пущай  Василий Митрофанович  сам несет или в карман себе сунет.
Раздеваю пальто. Стою в рубашке, как сукин сын.
А холод довольно собачий. Дрожу и прямо зубами лязгаю. А кругом публика смотрит.
Дама отвечает:
-- Скорей  вы,  подлец  этакий, отстегивайте  помочи. Народ  же кругом ходит. Ой, ей-богу, лучше я домой сейчас пойду.
А мне скоро тоже не отстегнуть. Мне холодно. У меня, может, пальцы не слушаются -- сразу отстегивать. Я упражнения руками делаю. После приводим себя в порядок и садимся в места. Первый акт проходит хорошо.  Только что холодно. Я весь акт гимнастикой занимался.
Вдруг в антракте задние соседи скандал  поднимают. Зовут администрацию. Объясняют насчет меня.
-- Дамам,говорят, противно на ночные рубашки глядеть. Это, говорят, их шокирует. Кроме того, говорят, он все время вертится, как сукин сын.
Я говорю:
-- Я верчусь от холода. Посидите-ка сами  в  одной рубахе. А я, говорю, братцы, и сам не рад. Что же сделать?
Волокут меня, конечно, в контору. Записывают все как есть. После отпущают.
А теперь, говорят, придется трешку по суду отдать. Вот гадость-то! Прямо не угадаешь, откуда неприятности...