Навигация
News:

На правах рекламы:

• Паркетная доска купить в спб карелия. Паркетная доска дуб карелия в с петербурге.

Рекомендуем

Показать все

Посещаймость
Литератор
Я первый раз в жизни видел такого писателя.
Он был еле грамотный. Читал он, правда,  ничего себе,  сносно.  Хотя на
некоторых длинных словах затруднялся. И буквы некоторые ему, видимо, были
в диковинку.
Зато писал он до того  худо,  что в первый  момент  я  даже растерялся,
когда  посмотрел на  его рукопись. Это  было  чорт  знает что  такое. Что-то
вообще было нацарапано на бумаге, но что именно-- разобрать было трудно.
Я просто обомлел, даже испугался, когда он  заявил, что эта рукопись --
юмористический  рассказ.  В рукописи было  десятка два  еле  понятных фраз и
выражений.
Ей-богу, такого писателя мне не приходилось больше видеть!
А главное, от  него  почему-то сильно  разило скипидаром. Запах  был до
того острый, что просто можно было потерять сознание, если подольше посидеть
с таким человеком.
Он, видимо, и  сам сознавал всю  остроту своего  запаха.  И,  входя  в
комнату, он просил разренения слегка приоткрыть форточку.
Я первый раз в жизни видел такого писателя.Он был еле грамотный. Читал он, правда,  ничего себе,  сносно.  Хотя нанекоторых длинных словах затруднялся. И буквы некоторые ему, видимо, былив диковинку.
Зато писал он до того  худо,  что в первый  момент  я  даже растерялся,когда  посмотрел на  его рукопись. Это  было  чорт  знает что  такое. Что-товообще было нацарапано на бумаге, но что именно-- разобрать было трудно.
Я просто обомлел, даже испугался, когда он  заявил, что эта рукопись --юмористический  рассказ.  В рукописи было  десятка два  еле  понятных фраз ивыражений. Ей-богу, такого писателя мне не приходилось больше видеть!
А главное, от  него  почему-то сильно  разило скипидаром. Запах  был дотого острый, что просто можно было потерять сознание, если подольше посидетьс таким человеком. Он, видимо, и  сам сознавал всю  остроту своего  запаха.  И,  входя  вкомнату, он просил разренения слегка приоткрыть форточку.
-- Слушайте, товарищ,--сказал я ему, возвращая рукопись, -- да, может, вы спутали? Может, вы вовсе, как бы сказать, не писатель?
-- Зачем  же  путать, -- уныло  сказал  он.  -- Известно  --  писатель. Беллетрист.
Он заходил ко мне несколько раз. И всякий раз приносил страницы две-три чорт знает какой ерунды. Я несколько  попривык к его  куриному почерку и стал  более внимательно
читать. Нет, это была совершеннейшая галиматья. Это была просто  неслыханная чушь. Это был какой-то лепет дефективного переростка! С некоторым испугом отдавал я ему обратно рукописи. Я боялся, как бы он меня не убил за возврат. Уж очень он был мрачный. И усы у него были длинные, разбойничьи.
Однако, он довольно терпимо относился к возврату.
-- Значит, для журнала не годится?--спрашивал он. -- Печатать нельзя?
-- М-да, -- говорил я, -- навряд ли можно.
Он довольно равнодушно пожимал плечами и неясно говорил:
-- Надо, конечно, расстараться. И уходил.
Всего он заходил ко мне четыре раза. В последний раз он  припер  с  собой довольно  объемистую рукопись  -- страниц на двадцать. Я тут же, при нем, прочел и просто побледнел от злости.
-- Это, --  говорю товарищ, ну, прямо ни к чортовой матери не годится. Надо же,  наконец, понять. Не  только  печатать -- читать совестно. Возьмите обратно. И не приходите больше.
Он строго посмотрел на меня и сказал:
-- Дайте тогда расписку.
-- Какую расписку?
-- Да что не приняли?
-- Да на что, -- говорю, тебе, чудак-человек, расписка?
-- Да так, -- говорит, -- все-таки.
Я посмеялся,  но  расписку  дал. Написал,  что  произведения  писателя такого-то не подходят для печати за малограмотностью. Он поблагодарил меня и ушел со своей распиской.
Дня через три он снова прибежал ко мне. Он был несколько не в себе. Он протянул назад свою расписку и сказал:
-- Надо на бланке и чтоб печать. Нельзя такие расписки выдавать.
Тут я припер этого человека к  стене. Я  просто велел объяснить, на кой дьявол ему нужна расписка. Я ему сказал, что я человек частный и сам никаких печатей на руках не имею. Тогда, несколько путаясь и сморкаясь в свою толстовку, он объяснил.
-- Что ж,  -- сказал он, -- человек  я,  конечно,  не  богатый. Гуталин делаю. Производство, конечно, маленькое  -- только что кормиться. И если, -- говорит,  -- меня налогом обложить, то  я  в  трубу свободно вылечу.  Или за квартиру платить не могу,  как торговец.  А  в  доме говорят: "Какая у тебя профессия?  Какую  тебе цену  определить?"  Я говорю:  "Какая  профессия  -- литератор". "Неси, -- говорят, сукин сын, удостоверение. Фининспектор тоже с нас  требует". --  "Бюрократизм,  -- гозорю, --  какой. Ладно достану". Чего теперь делать?
-- Да уж, -- говорю, -- не знаю.
Он потоптался в нерешительности и ушел.
Фамилию свою он просил никому не говорить. Чорт с ним, не скажу.